Американский журналист приводил подлинные слова Лушкина, но в трех или четырех местах приписал ему такие суждения, которые грубо вторгались в строй его речи. Заключительный абзац интервью ему совсем не понравился. Автор назвал Лушкина духовным отцом новаторов. Американец как бы взвалил на плечи Лушкина всю ответственность. Лушкин пригнулся, как ветка дерева от тяжести севшего на нее коршуна.
Лушкину позвонил Алексей Красиков:
— Знаком?
— Да, Валерия Вячеславна только что перевела материалы из американских газет.
— И американские газеты пишут? Я знаю только из английских.
— Американцы опубликовали мое интервью.
— А ты его давал?
— Нет, они наш разговор превратили в интервью. Вот так, брат… Алло, алло! Ты что молчишь?
Красиков ответил:
— Я думаю, надо протестовать. Я не хочу быть в этой компании.
— Чудятся, наверно, тебе классовые подвохи? Милый мой, мы в другую эпоху живем. Будто ты не знаешь, что у кошка с собакой могут мирно жить. Все от нас зависит. В наших силах укротить пыл идеологий.
Лушкин слышал в трубку, как Красиков тяжело вздохнул.
— У меня такое чувство, — проговорил он, — будто они наплевали мне в душу.
Вяткина пыталась отдать себе отчет в случившемся. Ее беспокоил шумный ансамбль английской и американской прессы вокруг имени Лушкина. Она об этом сказала Алексею Красикову. Закралась тревога и за себя. Она боялась, что бойкие американцы, чего доброго, назовут ее, и уж тогда ей несдобровать. Сверстников выгонит ее из газеты. Вяткина прикусила губу и решительно топнула ножкой: «Ох, как бы я хотела вышвырнуть Сверстникова из редакции!.. Вот уж не думала, что попаду в водоворот таких страстей… «Нью-Йорк таймс» и «Таймс» попусту ввязываться в дело не будут… Папа сказал бы, как быть, но папа уже умер». Вспомнила путешествие на пароходе от Москвы до Перми в первый же год по возвращении из США. «Отец днями стоял на палубе и смотрел, смотрел на крутые берега Камы, на рыбачьи лодки, а в Лаишеве выбежал на берег и повалялся в траве: «Какая роскошь!» На обратном пути я уронила платок, ветер его подхватил и понес вперед. Упал на том месте, где различается цвет камской и волжской воды. Папа видел, как вода закружила платок и унесла на дно. «Вот ты как обошлась, — обнимая меня, сказал папа, — платком своим связала Каму и Волгу». Папуля, папуля…»
Валерия Вяткина проснулась с мыслью о Сергее Сверстникове. Она во сне видела его, будто они вдвоем идут по парку. Идут и идут, ни о чем не говоря. Под тенью вековой липы сели на лавочку и обнялись. Она хотела поцеловать его, но не нашла его губ…
