Сейчас, при дневном свете, я видела, что хоть одета как нищенка и тоща как палка, но, в целом, у меня довольно миловидная внешность. Пожалуй, не помешало бы еще привести в порядок волосы. Берта уже стояла рядом, держа в руках широкий деревянный гребень. Она усадила меня на стул и тяжело вздохнув, споро расчесала волосы, свернув их неким подобием улитки и заколов почти обычными шпильками. Только не черными, к которым я привыкла дома, а медными. Потом забормотала:
— Куда же я сунула… — роясь в бездонных карманах фартука. Наконец вынула небольшой моток довольно широкой атласной ленты черного цвета и протянула мне на ладони:
— Вот… Кёрст Монкер послала…
Я посмотрела ей в глаза:
— Берта, я не шутила. Я действительно потеряла память и не знаю, что с эти делать.
Вздохнув и с жалостью покачав головой, она закрепила ленту у меня на голове довольно странным образом — траурной полосой на лбу, скрепив на затылке вынутой из кармана булавкой. Снова, порывшись в карманах, вытащила маленькие ножницы и обрезав остаток ленты, протянула мне со словами:
— Вот, тут еще кёрсту Линку и кёрст Эжэн хватит.
— Спасибо, Берта. Я очень благодарна и тебе и кёрст Монкер за заботу.
Не важно почему эта самая кёрст Монкер решила помочь соседям, но я действительно была ей благодарна. В конце концов она не обязана была делать даже это. Немного помявшись, я все же решила спросить:
— Берта, как ты думаешь, а что хочет от меня трок Валим?
И тут Берта преобразилась прямо на глазах. Как-то радостно взблеснув глазами, она быстро-быстро заговорила:
— Ой, вчера Тина, ну, которая у Фингеров, ну которая личная горничная… она же дружит с Метой, знаете, этой поварихой… а за Метой как раз начал ухаживать Гнат, ну старшего сына лакей. Понимаете?
Совершенно обалдев по этим потоком имен, я отрицательно помотала головой — я не понимала вообще ничего. Берта от досады аж всплеснула руками и затараторила дальше.
Пробираясь через дебри ее трескотни, удивляясь в душе, как такая солидная тетка, могла оказаться такой матерой сплетницей, я выяснила следующее — трок Валим присутствовал при смерти моих родителей и сразу после того, как обезображенные тела повезли к храму, вернулся домой, велел заложить двуколку и до вечера разъезжал по делам.
Разъезжал он по делам он и на следующий день. И эти дела касались непосредственно меня — ушлый купец скупил долговые расписки родителей, а сейчас, по мнению Берты, пришел сватать меня за своего старшего сына.
