и от министра внешних сношений Талейрана, который желал, чтобы он принял амнистию или службу».
Ни то ни другое не согласовалось с представлениями Ришельё о чести, поэтому он в очередной раз решился покинуть семью и отчизну, чтобы шпагой заслужить себе состояние. Это решение далось ему непросто: он понимал, что, уезжая, бросает жену и «дорогую матушку» практически без средств (обе сестры уже вышли замуж), однако те были готовы скорее умереть с голоду, чем «заставить погаснуть хоть один лучик его славы», написала его любящая супруга. 7 мая 1802 года Арман уехал в Вену, взяв с собой двадцатилетнего племянника жены Эрнеста д’Омона и своего кузена Шарля де Растиньяка.
Уже 27 июня Арман получил письмо от Александра I, который обращался к нему «мой дорогой герцог»:
«Вам известны мои чувства и уважение мое к Вам, и Вы можете судить по ним о том, как я буду доволен увидать Вас в Петербурге и знать, что Вы служите России, которой можете принести столько пользы».
Это ласковое письмо, с одной стороны, ободрило Ришельё, но с другой — повергло в тяжелые раздумья. Он не мог вернуться в Россию без гроша в кармане и оказаться в полной зависимости от императора и превратностей судьбы: он знал по опыту, как переменчива фортуна и как легко стать жертвой интриг при российском дворе. «Не скрою от Вас, однако, что я опасаюсь момента своего возвращения в Петербург и встречи с императором, — писал он жене 26 июля. — Я просил графа Разумовского, который тут послом, подробно описать мое положение графу Кочубею, первому чиновнику Коллегии иностранных дел, который ему друг и одновременно друг императора; таким образом, он заранее будет осведомлен о непреодолимых обстоятельствах, в которых я оказался, и, возможно, избавит меня от неловкости выразить ему словами, что бы я хотел предпринять».
Арман не терял надежды вернуть утраченное имущество — хотя бы для того, чтобы обеспечить сносное существование своим близким. Он никогда не забудет, чем обязан жене: «Ваши права на меня увеличились, и жертвы, если мне придется на них пойти, будут не столь горьки, если Вы станете их предметом». Пока ему вернули только замок Ришельё — полуразрушенным и совершенно пустым: произведения искусства, картины, мебель разлетелись по музеям в Туре, Орлеане и Париже[28]. Когда один генерал заметил Ришельё, что тому, должно быть, лестно видеть большинство произведений искусства, принадлежавших его семье, в национальных музеях, Арман раздраженно ответил, что ему было бы еще более лестно сохранить то, что ему принадлежало.
