Вместе с тем начали проявляться рассудочность, стремление найти некий неопасный выход из сложного положения. Конечно, это были еще детские заботы и волнения, но в них уже проявлялись некоторые будущие черты политического мышления и действия.
Уже на первом году обучения произошел показательный случай. Павел, дежуривший по классу, заметил, что его младший брат уж больно расшалился. Попытки урезонить Алексея не дали результата. Опасаясь, что брат совершит что-то из ряда вон выходящее и навлечет на себя серьезное наказание, Павел доложил о его поведении классному надзирателю. Тот даже немного опешил, но нестрого наказал шалуна — поставил к стене класса. «Я почувствовал себя ужасно скверно, — вспоминал Милюков. — Класс разделился: одни товарищи меня порицали, другие хвалили, а я не знал, куда деваться от похвал и порицаний. Этот моральный конфликт и до сих пор выплывает у меня в памяти из ряда забытых событий»>{43}.
Любопытно, что он ни слова не пишет о реакции брата на его «предательство». Можно лишь предположить, что экспансивный Алексей долго не мог его простить. Вообще же складывается впечатление, что после естественной близости ранних лет жизни отношения между братьями стали охладевать. Этому явно способствовало и то, что родители вскоре перевели Алексея, не укладывавшегося в рамки гимназического регламента, в созданное в 1868 году Московское императорское техническое училище, дававшее ремесленную профессию и позволявшее по окончании шести классов еще три года продолжать образование в области инженерного дела.
Склонность к поискам средней, примирительной линии, нежелание бунтовать проявлялись у Павла и во многих других случаях. Как-то директор гимназии увидел его на улице за совершенно невинным занятием, которое показалось педагогическому самодуру неприличным: подросток взрывал хлопушки. Директор приказал нарушителю порядка на следующий день явиться к нему в кабинет. Не понимая, что плохого он сделал, Павел рассказал о происшедшем родителям. Вместо того чтобы взять сына под защиту, мать распорядилась, чтобы он написал на имя директора обширное заявление с извинениями, да еще и в стихах (ей было известно, что сын пытался сочинять какие-то вирши).
Павел не взбунтовался и даже не попытался оправдаться, а послушно выполнил материнскую волю — правда, стихотворное извинение оказалось написано корявым слогом. В заявлении даже было сказано: «Буду я вперед ходить без покупок глупых».
