Однако пока предложение английского министра по делам колоний стало лишь толчком для бурного обсуждения. Герцль думал о португальском Мозамбике как варианте обмена, чтобы все-таки приобрести Синайский полуостров вместе с водами Нила, о Бельгийском Конго, он вновь вел переговоры с Турцией относительно Месопотамии. Тем временем в мировую прессу просочились сведения о погроме в Кишиневе во время пасхальной недели, предстояла новая волна эмиграции и — «men’s life is short («человеческая жизнь коротка»), — записал Герцль в своем дневнике. Отказа от мысли о Сионе еще не произошло, но Герцль был достаточным реалистом, чтобы понять необходимость первого шага для ее осуществления и для помощи в критической ситуации. «Как вам известно, — писал он в мае 1903 года австрийскому премьер-министру, — я для несчастных евреев являюсь чем-то вроде адвоката для бедных».
Сразу после кишиневских событий Герцль вновь начал добиваться аудиенции у царя, поскольку все еще надеялся, что от позиции царя может зависеть решение султана дать хартию для Палестины. Своим личным заступничеством он надеялся облегчить безнадежное положение преследуемых. Однако царь его не принял. Тем не менее его поездка в Россию не была напрасной. Друзья устроили ему встречи с двумя наиболее влиятельными русскими министрами, Плеве и графом Витте. Это был прыжок в пасть льва. Было широко распространено мнение, что именно Плеве отдал полиции приказ не вмешиваться во время бесчинств в Кишиневе. Лондонская «Таймс» позднее опубликовала тайное послание, которое было серьезной уликой против министра. Но поскольку Плеве с весьма неприятным чувством ожидал предстоящего сионистского конгресса и публичной дискуссии о погромах, он довольно охотно принял Герцля, назвал себя лично другом евреев и пообещал немедленно похлопотать о заступничестве царя перед султаном, а также пообещал оказывать покровительство сионистской организации в России. У Герцля возникло ощущение значительного успеха. Он закрывал глаза на открытую жесткость, лежащую в основе симпатии Плеве к сионизму; Россия охотно желала бы избавиться от бедных, необразованных и бесполезных еврейских масс и в то же время сохранить интеллигентных и ассимилированных евреев.
На обратном пути во время короткой остановки в Вильне Герцль почувствовал, что такое Россия — еврейская Россия. Толпы людей приветствовали его на улицах, прославляли как освободителя, как будущего царя («хамелех Герцль»), и уже далеко за полночь, когда он ехал по боковым улочкам к вокзалу, город был все еще лихорадочно возбужден. Произошли жестокие столкновения с полицией. Все это произвело на Герцля потрясающее впечатление; он пережил сразу, за несколько часов, нищету гетто, надежды и воодушевление масс, полицейский произвол, благодарность за дело, которое еще только зарождалось. Из России он отправился прямо на конгресс в Базель.
