— После победы мы выгоним немцев из Восточной Пруссии, поселим там евреев и создадим еврейское государство, — заверил он Бен-Гуриона.
Бен-Гурион ответил прямолинейно — не так искусно, как некогда Вейцман на аналогичное предложение лорда Бальфура, но не менее доходчиво:
— Я верю в вашу победу, и вы можете делать с немцами все, что вам угодно. Вы можете выгнать их пулеметами из Восточной Пруссии, но даже под пулеметами вы не приведете туда евреев. У евреев одна страна — Палестина.
Конечно, никто не давал Бен-Гуриону полномочий отказываться от земель Восточной Пруссии от лица абсолютного большинства евреев. Наверняка нашлись бы несколько десятков — а может, и сотен тысяч — желающих поселиться на территории бывшей Восточной Пруссии. Но недаром слово «сионизм» — производное от названия горы Сион в Иерусалиме. Со времен вавилонского плена оно стало символом утраченной родины, от которой евреи диаспоры не отрекались ни при каких обстоятельствах, произнося каждый год в конце Пасхальной Агады[39]: «Лешана абаа бирушалаим!» — «В следующем году — в Иерусалиме».
Сталин должен благодарить сионистов: их принципиальность и неуступчивость позволила Советскому Союзу присоединить к России Восточную Пруссию с городом Кенигсберг (нынешняя Калининградская область).
А барон Мойн, так ничего и не поняв, произнес в 1942 году спич в Палате лордов, заявив, что нынешние евреи не являются наследниками древних евреев и не вправе претендовать на Святую землю. Почему-то «знаток истории» забыл высказаться о правах англосаксов на Северную Америку, Австралию и Новую Зеландию — и о правах арабов на территории, завоеванные ими в VI веке н. э. (Египет в частности), выходящие за рамки Аравийского полуострова. Ответ последователям барона прозвучал в марте 1946 года в выступлении Бен-Гуриона перед англо-американской комиссией. Но об этом позднее.
Война коренным образом изменила ситуацию вокруг Палестины. Угроза физического уничтожения миллионов европейских евреев и отказ ведущих держав дать им крышу над головой обострили желание вернуться на историческую Родину и выстроить такой же национальный дом, какой имеют другие народы. Бен-Гурион понял: настало время провозгласить целью сионизма создание еврейского государства и после войны потребовать этого от стран-победительниц.
Арабские националисты, умиротворение которых в последние двадцать лет было едва ли не главной целью британцев и с которыми многие руководители сионистской организации (в том числе Вейцман и Бен-Гурион) безуспешно пытались прийти к компромиссу, открыто перешли на сторону Гитлера. Долгие годы Бен-Гурион тешил себя иллюзиями, что арабские и еврейские рабочие имеют общие классовые интересы и одинаково заинтересованы в экономическом освоении Эрец-Исраэль (двери Гистадрута всегда были для них открыты): он искренне верил, что в межнациональном конфликте заинтересованы лишь феодалы и исламские религиозные фанатики. Хотя Бен-Гурион не оставлял надежд на переговоры с лидерами арабского национального движения, с которыми, полагал он, удастся выработать условия мирного сосуществования двух народов, он понимал: в условиях войны нельзя достичь соглашения. В ситуации, когда европейским евреям грозит тотальное уничтожение, сионизму нельзя медлить и откладывать принятие политического решения на послевоенное будущее.
