.
В. М. Хрусталёв пишет, что «консилиум», на котором «врачи без колебаний между собой решили, что больному осталось жить недолго», имел место 4 октября [71]. Выше говорилось, что под «консилиумом», скорее всего, следует понимать разговор Вельяминова, Лейдена и Захарьина с императрицей 3 октября после осмотра Александра III, но без его присутствия. Поэтому связывать какие-то действия императора по подготовке передачи власти старшему сыну с этим «консилиумом» вряд ли правильно.
Что же касается утверждения Куломзина, что Александр III «провел целую ночь в письменной работе», составляя «политическое завещание» сыну, то сведения о двух подряд бессонных ночах императора – с 14 на 15 и с 15 на 16 октября – передал со слов царского камердинера и вел. кн. Николай Михайлович: в обе эти ночи очень долго не гас свет в кабинете государя, а утром 16 октября камердинер вообще «застал царя, сидящего в кресле перед письменным столом»[72]. Вел. кн. Сергей Александрович и вел. кн. Ксения Александровна зафиксировали в своих дневниках, что в ночь на 14 октября Александр III спал в своих покоях, запершись изнутри на ключ, чем сильно обеспокоил своих близких[73]. Этот поступок вполне мог быть проинтерпретирован как стремление изолироваться от окружающих с целью какой-то работы. Подобные отрывочные факты сами по себе ни о чем не говорили, но давали богатую пищу для разного рода домыслов.
У Джунковского есть запись, которая может иметь какое-то отношение к гипотетически возможному разговору императора с цесаревичем о том, что последнему вскоре придется вступить на престол. По словам мемуариста, когда в ночь на 18 октября царю стало резко хуже, он ранним утром (указывается даже точное время – в 5 часов), «придя в себя, потребовал наследника, который и не покидал его весь день»[74], а когда государю стало несколько лучше, он «приказал подкатить себя к письменному столу и спросил почту и бумаги»[75] (правда, непонятно, работал ли он за письменным столом в присутствии цесаревича или нет). Сообщение Джунковского оказывается вполне в рамках существующих предположений насчет «политического завещания» Александра III, но никоим образом не проясняет этого вопроса. Как и запись, сделанная 20 октября, после кончины императора, Шереметевым в его дневнике, что перед смертью Александр III «долго говорил с наследником и видел Воронцова»[76].
Косвенным образом с темой «политического завещания» может быть связана и довольно запутанная и вызывающая вопросы история пребывания в Ливадии в последние дни жизни Александра III известного священника Иоанна Кронштадтского.
