. То есть сын явно досадовал по поводу того, что отец не переложил на него хотя бы какие-то обязанности, чтобы пусть частично, но разгрузить себя. А с наступлением осени и дальнейшим обвальным ухудшением состояния Александра III цесаревич – вопреки расхожему мнению о якобы присущей ему «властебоязни» – неоднократно обращался к отцу, чтобы тот передал ему что-то из своих функций.
Так, 26 сентября Победоносцев написал вел. кн. Сергею Александровичу о своем состоявшемся в тот же день разговоре с цесаревичем.
Обер-прокурор убеждал Николая, что теперь ему «надо выступить», то есть государя «устранить от текущих дел управления», а самому «быть в Петербурге и заняться этими делами». На это наследник ответил: «Я готов»[31].
14 октября сын министра императорского двора, ровесник и друг цесаревича Иван Воронцов-Дашков, находившийся в Ливадии, записал в дневнике любопытную беседу, состоявшуюся у него с воспитателем, а также преподавателем английского языка детей Александра III англичанином Чарльзом Хисом. Хис выразил убеждение, что «государь должен был раньше передать наследнику хоть некоторые дела». Об этом Хис лично говорил Николаю, последний «два раза просил государя, но государь не хотел» [32]. Безусловно, тот факт, что Хис посмел обратиться с подобным советом к цесаревичу, вызывает недоумение. Однако не исключено, что англичанин, состоявший при своих воспитанниках еще с 1877 г., имел с ними доверительные отношения, а потому не счел зазорным дать Николаю такую рекомендацию.
Через полтора с лишним месяца после смерти Александра III вел. кн. Константин Константинович в дневниковой записи передал свой состоявшийся тогда же разговор с Николаем II. На вопрос великого князя, давал ли отец перед кончиной какие-либо советы сыну-цесаревичу, император ответил отрицательно. Более того, покойный государь «ни разу не намекнул» наследнику «о предстоящих обязанностях». О. Иоанн Янышев спросил перед исповедью умиравшего императора, «говорил ли он с наследником». На это Александр III сказал: «Нет, он сам все знает». Кстати, и прежде, отправляя цесаревича в заграничные поездки, «отец никогда не давал ему наставлений и предоставлял действовать как вздумается». От такой свободы цесаревичу «бывало и легче, и труднее»[33].
То есть налицо не паника наподобие причитаний, содержащихся в воспоминаниях Александра Михайловича и нуждающихся – как и многое другое в крайне тенденциозных мемуарах этого великого князя – в дополнительной проверке, а, скорее, досада из-за своей неоправданной отдаленности от государственных дел – даже тогда, когда дни отца были уже сочтены.
