Наряду с конфронтацией с народниками очень скоро обозначилась и другая — с так называемыми легальными марксистами: группой специалистов в области экономики, частью весьма известных, таких как Струве и Туган-Барановский, которых Ленин с большим ожесточением называл «экономистами», поскольку они выдвигали на первый план улучшение экономического положения пролетариата. Для него они были беспринципными оппортунистами — выражение, которое Ленин впоследствии постоянно употреблял для того, чтобы дискредитировать своих противников, причем оппортунистами всегда были они, но ни в коем случае не он сам, даже тогда, когда по тактическим соображениям шел на уступки и предпринимал нечто такое, за что поносил «экономистов» незадолго до этого.
Зимой 1894 года Ленин перенес воспаление легких, что послужило причиной для выдачи ему весной 1895 года заграничного паспорта «по медицинским соображениям». Теперь он мог, наконец, отправиться в Швейцарию, куда его тянуло уже давно, и встретиться с радикальной русской эмиграцией, которая не могла непосредственно следить за развитием событий на родине и была лишена возможности оказывать какое-нибудь серьезное воздействие на происходящее. Наряду с Плехановым там находились Вера Засулич, бывшая в 70-е годы террористкой, и Павел Аксельрод. На Аксельрода произвел большое впечатление прибывший «скромный, серьезный и находчивый молодой человек, лишенный какого-либо личного тщеславия»; очень скоро он назвал его восходящей звездой российского рабочего движения.
Другие современники обрисовывают его внешность так: крепкая, среднего роста фигура, живая мимика, рыжеватая бородка и небольшие черные глаза, в которых могли одновременно отражаться ум, напряженное внимание, насмешка и презрение, а также веселость и шутка; когда они светились ненавистью, то, как писал Валентинов, напоминали глаза злобного кабана. Максим Горький, напротив, увидев его немного позже, испытал к нему дружескую симпатию: «И на лице монгольского типа, — писал он, — горели, играли эти острые глаза неутомимого борца против лжи и горя жизни, горели, прищуриваясь, подмигивая, иронически улыбаясь, сверкая гневом. Блеск этих глаз делал речь его еще более жгучей и ясной. Иногда казалось, что неукротимая энергия его духа брызжет из глаз искрами и слова, насыщенные ею, блестят в воздухе». Действительно, сами по себе черты лица Ленина в России ничем не были примечательны; они могли бы произвести совершенно заурядное впечатление, и как заметил Луначарский, подобное лицо мог бы иметь любой сельский торговец откуда-нибудь из-под Ярославля. Но пронизывающий взгляд колючих глаз всегда производил неизгладимое впечатление.
