Ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду дворца Ирода Великого тяжелой поступью вошёл пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат. Это был атлетически сложенный человек в тоге из лёгкого египетского полотна с пурпурной каймой понизу, свидетельствующей о его принадлежности к сословию всадников. Весь внешний вид прокуратора олицетворял твёрдость и уверенность. Лицо отражало жёсткость, свойственную римлянам, прошедшим тяжёлый воинский путь, а затем ставшим чиновниками римских провинций; эти люди привыкли к подчинению и командованию, точному выполнению воинского, а теперь гражданского регламента.
Однако правильные черты прокуратора свидетельствовали о больших природных данных, не растраченных им в условиях жизненной борьбы. В этих чертах не было ожесточённости и ограниченности, скорее угадывалась склонность к принятию неординарных решений, не говоря уже о недопустимости брутальных солдафонских штучек, столь свойственных выходцам из низов.
Взгляд прокуратора был спокоен: предстоящая процедура полностью ясна и оставалось только выполнить неизбежные в таких случаях условности. Ещё вчера было известно о суде над двумя иудеями, совершившими преступления против граждан Рима. Один из них, Варрава, убил легионера, защищая от посягательств свою жену, за что был обречён на смертную казнь. Другой, уже известный разбойник по имени Гестас, на Сехемской дороге ограбил и нанёс телесные повреждения римскому гражданину, направлявшемуся в Иерусалим, но был схвачен разъездом сирийской вспомогательной турмы.
Преступления были очевидны, документы подготовлены, прокуратору следовало только выполнить некоторые формальности. Полный решимости без проволочек закончить эту работу, прокуратор, мысленно воспроизводя порядок судопроизводства, направился к курульному креслу, расположенному под специально натянутым тентом: воздух уже потерял утреннюю свежесть, чувствовалось приближение азиатской жары.
