Умное, симпатичное лицо галилеянина выражало состояние человека, попавшего в беду и не понимающего по жизненной неопытности, что привело его к печальному концу. Создавался трогательный образ провинциального философа, плохо разбирающегося в скрытых пружинах столичной жизни.
Наивность, с которой он выступал со своей доброжелательной философией, не понимая её разрушительной силы для своей же страны, поражает меня и сегодня. Но, возможно, он видел дальше, чем я, чем члены синедриона. Быть может, он смотрел через века, прозревал судьбы народов через тысячелетия. Может быть!
Ещё тогда, всматриваясь в выражение его лица, я обнаружил в нём внутреннюю уверенность в своём предназначении, которое он должен осуществить вопреки обстоятельствам.
Мне было жаль его еще и потому, что его уверенность в собственной значимости для Мира в моих глазах не стоила ничего, но, воспитанный своими друзьями в духе уважения к знаниям и философии, я стремился найти способ спасти молодого вероучителя от грозящей ему смерти.
Какая борьба шла за этого пророка! Единственный раз в жизни я сдался, уступил давлению синедриона. Прошло столько лет, но и сейчас чувство унижения охватывает мою душу. Как удалось синедриону продиктовать мне свою волю? Только рука богов могла внести смятение в мою душу, заставить отступить. Так думаю я сейчас. Тогда же я подсознательно чувствовал, что непреклонная воля синедриона была сильнее моей воли, воли безответственного филантропа, роль которого я сам для себя и выбрал.
План Помпония Флакка расколоть иудейское общество, ввести в его среду новые религиозные ценности воодушевил меня в первую очередь потому, что он открывал возможность досадить Каиафе и членам синедриона за унизительность принуждения, которому я подвергся с их стороны во время суда над галилеянином. Я тайно развил бурную деятельность и кое в чём преуспел. Скорее всего, синедрион знал о моих стараниях, но что он мог противопоставить? Только сплочение рядов истинно верующих!
Сейчас многие догадываются, что «новая религия возрастала под сенью римского закона и под его покровительством». Но кто помнит, как выглядело само покровительство в действительности? По объективным причинам учение провинциального философа было обречено на забвение: мощное противодействие синедриона, отрицательное отношение фарисеев, имевших, как известно, огромное влияние на толпу. В Иерусалиме не было духовной опоры, не существовало среды, которая впитала бы, охранила и взрастила посеянные пророком семена. Как бы вразрез с объективными причинами учение было спасено.
