.
Не приходится сомневаться, что наследник престола одобрял подобные рассуждения. Его собственные взгляды на роль верхов и народа были к этому времени во многом сформированы самим же Победоносцевым, а пренебрежение, которому он подвергался со стороны родственников, и испытываемое им в связи с этим раздражение заставляли его особенно внимательно прислушиваться к словам бывшего наставника. То, что сообщал ему Победоносцев, зачастую воспринималось как истина в последней инстанции. «Благодарю Вас, добрейший Константин Петрович, за Ваши длинные и интересные письма, которые меня очень интересуют… В частных письмах не все решаются передавать правду», — писал цесаревич. Их духовная близость в годы войны еще укрепилась, что было особенно важно в свете того, что внешнеполитические потрясения, связанные с событиями на Балканах, очень скоро сменились внутриполитическими. В стране разразился кризис, связанный с подъемом революционного движения. Результатом этого кризиса стали гибель Александра II и вступление на престол его сына, вознесшее Победоносцева на вершину власти.
Начало царствования Александра III
Первые проявления общественно-политического кризиса, которому суждено было кардинально изменить направление правительственной политики и дать начало новому царствованию, поначалу не казались консервативному сановнику опасными. При всей неприязни к антиправительственным идеям он не считал серьезной угрозу, исходившую от русских революционеров. Когда осенью 1877 года правительство решило организовать большой судебный «процесс 193-х» над участниками состоявшегося за три года до этого «хождения в народ», эта затея была воспринята Победоносцевым как совершенно неуместная. «Достойным власти актом было бы — ради настоящей войны — всё это бросить и выпустить всё это стадо заблудших овец: не до того теперь, чтобы с ними возиться»>{228}, — писал он Е. Ф. Тютчевой. Однако после покушения народницы Веры Засулич на петербургского градоначальника Трепова и особенно после ее оправдания судом присяжных Победоносцев осознал драматичность ситуации, грозившей самодержавию самими тяжелыми потрясениями, значительно более опасными, чем военные поражения. «Другая Плевна выросла, — писал он наследнику в апреле 1878 года, вскоре после суда над Засулич, — и причины открываются те же самые, и открывается бездна еще грознее, еще ужаснее прежней… мы спим; надобно проснуться, иначе всё пропало»>{229}.
Опасность, по мнению Победоносцева, заключалась в том, что власть вместо подавления революционного движения быстрыми и жесткими мерами почему-то проявляла нерешительность и колебания, что, в свою очередь, провоцировало революционеров на новые выступления. «Потому страшно, — писал он наследнику престола, — что хотя поток невелик и грязен — гнила плотина, которая должна удержать его». Вялость правительства доводила Победоносцева буквально до исступления. В письме Александру Александровичу он заявлял: «Правительства нет, как оно должно быть, с твердой волей, с явным понятием о том, чего оно хочет, с решимостью защищать основные начала управления… Люди дряблые, с расколотой надвое мыслью, с раздвоенной волей… равнодушные ко всему, кроме своего спокойствия и интереса. Середины нет. Или такое правительство должно проснуться и встать, или оно погибнет»
