. Константин Николаевич обвинялся им в неправильном выборе приоритетов при определении программы военного судостроения, в неготовности флота к войне, в отказе принять решительные меры против Турции из-за боязни уронить репутацию в глазах Европы. Милютин, по словам Победоносцева (получавшего информацию с театра военных действий по линии Красного Креста), совершенно развалил систему снабжения армии одеждой, продовольствием и медикаментами, не мог организовать помощь раненым. Ситуация, по мнению консерватора, достигла такой остроты, что вот-вот должны начаться массовые волнения в войсках.
Проблемы, выявившиеся в ходе войны, резко усилили присущие Победоносцеву нервозность и пессимизм, погрузив его в состояние неизбывной паники. «Я живу здесь в каком-то кошмаре, — писал он Е. Ф. Тютчевой, — от которого лишь изредка как будто просыпаешься, а потом опять что-то ложится на грудь и давит». «Со времен Крымской кампании я не испытывал такого волнения и стеснения духа — никого бы не видел, ни о чем бы не говорил; точно жизнь пропала и испаряется в воздухе»>{221}. Его панические настроения нарастали из-за того, что его августейший ученик, как и другие взрослые великие князья, должен был отбыть на театр военных действий (цесаревичу предстояло возглавить Рущукский отряд), что было небезопасно для жизни. Кроме того, отъезд наследника престола был чреват разрушением столь тщательно выстраивавшейся Победоносцевым системы неформальных отношений с ним. «Зачем пускают его командовать — неопытного еще человека, и его следовало бы поберечь и устранить от фальшивого положения»>{222}, — с раздражением писал Константин Петрович в июле 1877 года С. Д. Шереметеву, в то время состоявшему адъютантом наследника. Вскоре, однако, Победоносцев понял, что новая ситуация не только не опасна для него, но и открывает новые, значительно более широкие перспективы для воздействия на Александра Александровича.
Причина заключалась в том, что характерная для многих великих князей и царедворцев тенденция относиться к цесаревичу неприязненно, держать его в стороне от серьезных государственных дел не исчезла с началом войны. Наследник пребывал в немилости у своего дяди-главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича, был фактически отрезан от информации о политических событиях в России. «Я решительно ничего не знаю о намерениях государя и вообще что творится в главной квартире его, потому что ничего мне не сообщают, кроме как о военных распоряжениях, до нас касающихся, — жаловался Александр Александрович осенью 1877 года бывшему наставнику. — Я решительно ничего не знаю, что делается у нас на родине»
