Упорное и совершенно непонятное Победоносцеву нежелание начать войну служило в его глазах концентрированным выражением всех пороков, присущих правительству в 1860—1870-е годы и фатально обессиливавших его деятельность: формализма, тяги к комфорту, нежелания брать на себя ответственность. «Повсюду, — с раздражением писал он цесаревичу, — встречаешь людей, только желающих как можно скорее успокоиться и готовых для этого уверять всех и каждого, что мы все никуда не годимся и что всё у нас никуда не годится»>{216}. Сыграл свою роль и такой роковой, по мнению Константина Петровича, изъян правительства Александра II, как стремление на всё испрашивать согласие Европы, в том числе и таких явно враждебных России стран, как Англия и Австро-Венгрия: «Россия слишком дорожит тем призраком дружбы и согласия, которым манит ее австрийская политика, всегда лживая, всегда ходящая в маске и скрывающая под ней глубокую ненависть к России и к славянству»>{217}.
В условиях, когда, по мнению Победоносцева, необходимость и неизбежность войны давно стали очевидны, дипломатические маневры официальных властей, стремившихся обеспечить России по возможности благоприятную обстановку в рамках надвигающегося конфликта, казались ему ненужной и неуместной эквилибристикой. Подобная политика, писал он О. А. Новиковой, «не по сердцу Русскому человеку, который не понимает в общем деле извилистых путей»>{218}. Когда же в апреле 1877 года война, наконец, была объявлена, он воспринял это событие как симптом выхода на поверхность и утверждения в сфере «большой политики» тех самых исконных здоровых настроений, которые были характерны для основной массы народа и до времени подавлялись малодушием властей. «Свершилось нечто священное и торжественное… — писал Победоносцев Е. Ф. Тютчевой после объявления войны. — Но наверху, в расфранченных слоях общества — какое клянчанье, какая кислятина»>{219}. Казалось, признание правительством справедливости требований основной массы народа после долгих проволочек должно способствовать быстрому разрешению Восточного кризиса.
В реальности, однако, дела пошли совсем не так, как ожидал консервативный сановник, но и для этого он подобрал объяснение: военные неудачи, которые после первых успехов начали преследовать русскую армию, прежде всего затяжная осада крепости Плевна, служили доказательством провала именно либерального, реформаторского компонента политики правительства Александра II. Это звучало тем более убедительно, что военное и морское министерства возглавляли видные правительственные либералы — соответственно Д. А. Милютин и брат царя, великий князь Константин Николаевич. Именно на два эти ведомства наставник цесаревича и направил острие своей критики. «Рассказывают, — писал он Александру Александровичу в октябре 1876 года, еще до начала войны, — поразительные, превышающие всякое вероятие истории о систематическом грабеже казенных денег в военном, морском и в разных других министерствах, о равнодушии и неспособности начальствующих лиц и проч.»
