. Стоит отметить, что для молодого государя в первые годы его царствования общение с бывшим наставником стало насущной потребностью, без его поддержки он чувствовал себя буквально беспомощным. «Да ведь ты не знаешь, какие были прежде отношения, — говорил Победоносцев Половцову в 1889 году, когда былая близость к царю уже начала уходить в прошлое. — Когда я не видал его недели две, то он писал мне записки в таком роде: «Я Вас давно не видел, заходите, я хочу с Вами переговорить о многих делах»
>{274}.
В некоторых случаях воля обер-прокурора, казалось, почти до неразличимости сливалась с волей его августейшего воспитанника и едва ли не подменяла ее. Победоносцев, в частности, сам решал, что имел в виду царь, когда давал то или иное распоряжение, и в каких случаях его приказ подвергся влиянию «толков и перетолкований»; брал на себя смелость судить, в какой степени то или иное решение царя было самостоятельным или принятым под нажимом чужой (как правило, злонамеренной) воли. По поводу одного из законопроектов, вызвавших его недовольство, он написал Александру III: «Не сомневаюсь, что от Вас исходит верная и вполне справедливая мысль общая. Но едва ли все подробности применения возможно признавать исходящими от Вас лично»>{275}. Разумеется, даже применительно к началу 1880-х годов нельзя говорить, что царь полностью лишился индивидуальности, оказавшись целиком в тени Победоносцева, но всё же влияние последнего действительно было беспрецедентно велико. Как же сам обер-прокурор обосновывал подобное положение дел, объяснял себе и окружающим свое исключительное положение в рамках правительственного аппарата самодержавного государства?
Важнейшим аргументом, использовавшимся Победоносцевым, прежде всего в письмах царю, была его ссылка на уникальные качества, которые он почти чудесным образом сумел сохранить, пройдя все ступени бюрократической лестницы. Обер-прокурор считал, что ему присущи свойства, вовсе не характерные для основной массы чиновников, — прямота, искренность, бескорыстие, умение отречься от эгоистических интересов во имя потребностей страны и народа. Это, по мнению Победоносцева, давало ему право вмешиваться в решение любых государственных вопросов. «Я не могу молчать, — писал обер-прокурор Александру III в одном из первых писем начала нового царствования, — долг мой говорить Вам… Вы, конечно, чувствовали, при всех моих недостатках, что я при Вас ничего не искал себе и всякое слово мое было искреннее. Бог меня так поставил, что я мог говорить Вам близко, но, поверьте, счастлив бы я был, когда бы не выезжал никогда из Москвы и из своего маленького дома в узком переулке»
