Игнатьев, знаменитый дипломат, подвизавшийся в Средней Азии и Китае, а затем в течение двенадцати лет занимавший пост посла в Константинополе, привлек внимание Победоносцева еще в 1860—1870-е годы. С воспитателем наследника его сближали враждебное отношение к политике европейских государств на Балканах, стремление к защите интересов славянства, а в период Восточного кризиса — критика колебаний и чрезмерно вялых, как казалось обоим, действий официальных властей. Стремление поставить интересы славянства во главу угла правительственной политики, призывы к решительным мерам — всё это побуждало Победоносцева видеть в знаменитом дипломате администратора, действующего в соответствии с требованиями «народного духа». «Он имеет еще, — писал обер-прокурор Александру III об Игнатьеве в марте 1881 года, — здоровые инстинкты и русскую душу, и имя его пользуется доброй славой у здоровой части русского населения — между простыми людьми»>{257}.
Для бывшего профессора знаменитый дипломат, действовавший «в зоне высокого риска» — на окраинах России или за ее пределами, — был примером любимого им типа государственного деятеля — волевого, «с огнем», способного направлять подчиненных живым примером, а не формальными инструкциями. «Я, — сообщал Победоносцев наследнику Александру Александровичу в 1879 году, — всегда знал его за живого человека и слыхал про него, что он умеет сам работать и возбуждать к работе других»>{258}. Это «драгоценное качество», с его точки зрения, было настолько важным, что искупало в его глазах многочисленные и хорошо известные недостатки бывшего посла в Константинополе: самоуверенность, бахвальство, склонность к рискованным, зачастую плохо просчитанным поступкам и разного рода закулисным маневрам. Качества «живого человека», по мнению Победоносцева, делали Игнатьева незаменимым в накаленной обстановке весны 1881 года, а потому после отставки Лорис-Меликова обер-прокурор рекомендовал ему в преемники бывшего дипломата, не имевшего сколько-нибудь значительного опыта управления во внутриполитической сфере.
Заняв министерский пост, Игнатьев выдвинул весьма радикальную программу с сильным налетом авантюризма, опиравшуюся на некоторые идеи славянофильства, переплетенные с консервативными и националистическими принципами. Главными виновниками революционного кризиса в России, по мнению нового министра, были «инородцы». «В Петербурге, — писал он в программной записке царю 12 марта 1881 года, — существует могущественная польско-жидовская группа, в руках которой непосредственно находятся банки, биржа, адвокатура, большая часть печати и другие общественные дела. Многими законными и незаконными путями и средствами они имеют громадное влияние на чиновничество и вообще на весь ход дел… Эта группа соприкасается с развившимся расхищением казны и крамолой»
