В конце 1921 года на Моховой появился Винцас Симанович Мицкевич. Настоящая его фамилия Мицкявичюс-Капсукас, а партийная кличка Мицкевич. Так его и стали называть для краткости и удобства.
Осип рад был встрече с этим удивительно мягким, обаятельным человеком. Ему нравилось спокойное лицо Винцаса с каштановой бородкой клинышком и длинными пушистыми усами. После победы контрреволюции в Литве Мицкевич, один из организаторов партии и первый председатель СПК Литовско-Белорусской Советской Республики, больше года оставался на нелегальной работе в Вильно и, понятно, мог нарисовать точную и всеобъемлющую картину того, что теперь происходило в Литве. Конечно, бывшему пареньку из Вилькомира, одному из первых вступившему в социал-демократическую партию и немало потрудившемуся во имя революции на территории бывших Виленской и Ковенской губерний России, были интересны все подробности. Кроме того, Пятницкий в последнее, еще до Октября 1917 года, посещение Вилькомира уже много слышал о Капсукасе, о его смелости, чистоте революционных взглядов, о влиянии, которое он неизменно оказывал на умы молодых, да и не только молодых литовских социал-демократов. Ведь он, редактируя в эмиграции социал-демократические газеты «Rankpelnis», «Socialdemokratas», «Kova» и журнал «Naujoji gadune», весь свой блестящий публицистический талант направлял в поддержку большевистских лозунгов об отношении к империалистической войне и делал все от него зависящее, чтобы сблизить литовских социал-демократов с большевиками.
Пятницкий подружился с Капсукасом, ввел его в свою семью, познакомил с Юлией. «Чем-то Винцас меня покорил, — говорил он жене. — Ты ведь знаешь, что я не очень легко схожусь с людьми — характер у меня больно скверный, — а этот литовец только раз постучался ко мне в сердце, и вот оно распахнулось!»
Примерно в это же время началась дружба Пятницкого еще с одним человеком. Со «злым мадьяром», как иногда шутливо называл он Бела Куна. Приехав из Германии, где принимал участие в руководстве оборонительными вооруженными боями рабочих средней Германии в марте 1921 года, Кун, понятно, не обошел комнаты заворготделом ИККИ. Поначалу он произвел на Пятницкого впечатление шаровой молнии. Круглолицый, смуглокожий Бела с черными сверкающими глазами и густыми волосами, отброшенными назад с высокого и чистого лба, метался по кабинету Осипа, как лев в клетке. Он утверждал, что мартовское выступление германского пролетариата носило «наступательный» характер и, несмотря на его поражение, не являлось преждевременным. Во всем обвинял лидеров социал-демократов и профсоюзов, «позорно предавших восставших». У Пятницкого на мартовские события уже отстоялась собственная точка зрения. И она никакой стороной не соприкасалась с тем, что думал и говорил Кун. Напротив, как и Клара Цеткин, он был убежден, что «теория наступления», страстно поддерживаемая Куном, сродни той ужасно р-р-революционной фразе, которой «левые» коммунисты пытались сразить Ленина во времена Брестского мира. Тем не менее Кун располагал к себе искренностью, непреходящим оптимизмом и революционной страстностью». Обладал он и еще одним качеством, которое Пятницкий всегда очень ценил: допустив какую-нибудь ошибку и признав ее, он не засовывал признание в глубокий потаенный карман, но бесстрашно подставлял свою грудь, принимая заслуженные, пусть даже тяжелые удары. Владимир Ильич хорошо знал и слабые и сильные стороны пламенного мадьяра. Поправлял его в вопросах теории, осуждал за ошибки, допущенные в дни Венгерской коммуны. Внимательно прочитав брошюру «От революции к революции», написанную Куном, когда он был «гостеприимно» упрятан лидерами австрийской социал-демократии в мрачные цементные теснины замка Карлштейн, сделал множество пометок и замечаний на полях и в конце, на внешней стороне обложки написал, что «в брошюре хороша твердость революционных убеждений, автора, его непреклонная вера в революцию. Хороши замечания о партии, какой она должна быть…», однако дальше отмечался и «громадный недостаток» работы Куна — отсутствие в ней фактического материала. Кун спорил горячо и отчаянно с Владимиром Ильичем, но, в конце концов, соглашался и благодарил Ленина за «науку». Ну, а, помимо всего этого, мало кто из зарубежных коммунистов был так связан с Октябрьской революцией в России, как Бела Кун. Ведь он, будучи еще военнопленным и находясь в Томском лагере, руководил венгерской революционной группой, занимавшейся агитацией против войны и за уничтожение Габсбургской империи.
