Он мог бы улечься рядом с Борькой на широкий, как ворота, диван, покрытый красно-черным, в плешинах от старости ковром, раскрыть книгу и мчаться на кровном тонконогом скакуне вслед за зловещим всадником, черным силуэтом проскользнувшим на грани ночи и рассвета. Да, мог бы… Но Иосиф тут же услышал голос других книг. Книг, по большей части совсем тоненьких, на плохой бумаге и без картинок. У него была отличная память — он запомнил их названия: «Манифест Коммунистической партии», «О задачах социалистов в борьбе с голодом в России», «Об агитации» и еще одна, на гектографе, — «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?», написанная каким-то Ульяновым, молодым русским революционером.
Эти книги читали горячим шепотом либо его брат, либо солидные рабочие-столяры, заходившие к брату, читали при наглухо завешенном окне, при тусклом свете трехлинейной керосиновой лампы с резервуаром из жести. Кто-нибудь выходил из дома и оставался снаружи до тех пор, пока не наступала пора расходиться. После чтения начинался спор, и столяры говорили громко и резко, не стесняясь в выражениях, стуча здоровенными кулачищами по гладко оструганным доскам самодельного стола. Сперва Иосифа попробовали выгонять. «Нечего тут мальчишке делать!» Но он всякий раз ухитрялся пробираться обратно, неслышно, как кошка, и, притаившись в уголке, слушал: «…страшная грязь, смрадный воздух и теснота помещений; связанные с кожевенным промыслом болезни, вроде сибирской язвы, поглотившей множество жертв; истощение сил, спешная работа во время сезона — и безработица, и голод во время перерывов в производстве». Говорят, что написал это «Переплетчик». «А откуда он знает, как живут кожевники, если он сам переплетчик?» — «Дурило! Так это же его кличка, чтобы фараоны не пронюхали, кто он. А ну выдь-ка наружу, покарауль». Он выходил из дома в черную, дремотно шелестящую листьями, пропахшую сиренью ночь, смотрел в оба и думал: кто же он, этот «Переплетчик», который все знает о нашей рабочей жизни, и ему не приходило в голову, что пройдет несколько нет, и «Переплетчик» назовет его Осипом, а он «Переплетчика» — Феликсом.
Пришло наконец время, когда брат перестал его шугать и он стал хоть и самым младшим, но равным среди равных в этом маленьком политическом кружке рабочих-ремесленников. Уж какой теперь «Всадник без головы»! И он с легким вздохом, отрывая от себя еще одну иллюзию детства, ответил сыну аптекаря:
