Пушкин всегда кончает шуткой, особенно если он взволнован. Перед уходом он вдруг сказал мне:
– Я всю ночь читал «Фауста». Что бы ни говорили, а у Гёте положительно религиозный ум, может быть, более религиозный, чем у Шиллера. А теперь – прощайте!
И он ушел.
* * *
Довольно занимательный вечер при дворе. Приехал Красинский. Он всегда рассказывает смешные истории с самым невозмутимым видом. Вчера он говорил Императрице о Казерте и уверял, что там в саду есть такая большая магнолия, на которой в одно время было 60 000 цветков.
Императрица усмехнулась и со своей тонкой улыбкой сказала:
– Удивительно! Кто же считал их?
– Это было поручено целому полку, и он двадцать четыре часа простоял около дерева, – ответил Красинский.
Императрица засмеялась и попросила Красинского рассказать еще что-нибудь.
– В ваших рассказах всегда есть что-то непредвиденное, и вы обладаете удивительной находчивостью, – сказала она.
Все другие молчат и спят с открытыми глазами. Р. даже храпит. П. К., М. П., В.О. и М.В. не раскрывают рта. Т. говорит только о своих подвигах, рассказывает всегда о самом себе и врет гораздо больше Красинского, только не так умно. Княгиня Д.Р. уверяла, что во время его рассказов она умирала от тоски на медленном огне и жаловалась на него покойному Государю.
Мой дед Ц.[155] лгал так же, как Красинский, с таким же спокойствием, с тем же апломбом, так же непоколебимо и неожиданно. Императрица заставляла меня передавать ей его рассказы, они занимали ее.
Прощаясь с Красинским, Императрица сказала ему:
– До свидания, барон Мюнхгаузен. – Затем она обратилась ко мне: – Он умный и очень честный и, по крайней мере, старается занимать нас; никогда не сказал он ни про кого дурного слова, как многие, которые только то и делают, что сплетничают.
Моего двоюродного деда можно только сравнить со знаменитой герцогиней де Леви, когда с ней говорили о генеалогии: «Герцогиня, мы слышали, что вы происходите от Левия, сына Иакова». Она принимала скромный вид и отвечала на это: «Да, правда».
Подобные вещи казались совершенно обыкновенными вольтерианцам прошлого века, хотя в то же время и не встречалось чванства выскочек или заносчивости богачей. Если гордились предками, то такими, которые принесли пользу, а не только набивали себе карманы.
Раз об этом говорили при Великом Князе Константине Павловиче, и он очень удачно сказал: «Я охотно допущу чванство разбогатевших людей с условием, чтобы дворянские грамоты были заменены банковыми билетами и чтобы вместо noblesse oblige говорили richesse oblige (положение обязывает… богатство обязывает [
