Полуянов уж несколько минут назад заметил, что гость его говорит как-то странно. Да и сама речь словно была уже отрепетирована и не раз произнесена. Интересно, перед кем он все это уже проговаривал? Полуянов отложил корзинку с грибами, обтер руки, снова вынул пачку сигарет.
— Трудно судить, — сказал он.
— А чего тебе судить? Тут делать нечего. Может, они там, на диком Западе своем христианском, и поделают чего, или буддисты эти хреновы на Востоке. А нам, в царстве справедливости, ни черта не видать, что делать. Или — в эмиграцию с корабля — шмыг! Или вон как ты — на природу бежать, или как хозяйка твоя прежняя: петлю под потолок, шею сунула — и айда. Честь имею кланяться!
Он встал, неуверенно взмахнул рукой и, сильно шатаясь, но крепко ступая, пошел от Полуянова вон. Полуянов с ужасом заметил: что он мертвецки пьян, что ли?
Это он уже видел в деревне Кукареки. Приходит Колька, трезвый вроде с виду, только глаза блестят. А сам уже дома стакана полтора вмазал. И вот по ходу разговора и курения на приступочке, он все более и быстро-быстро пьянеет. И уже через пять минут не вяжет лыка; и тогда брякнет что-нибудь вроде: «Будь проще, Валерик, и народ к тебе потянется!» — и отваливает выписывать ногами кренделя по мягкой траве.
Муха потрусила вслед за пришельцем, а Полуянов еще долго сидел на ступеньках, чистил грибы и думал, что только тут можно встретить проповедующего странствующего философа, пьяницу и ископаемого вполне.
Вечером Полуянов зашел к Анечке. Она сидела в горнице и не слышала, как он прошел через сени, через жарко натопленную кухню. По телевизору Диктор государственным голосом рассказывал про какую-то аварию, Полуянов не стал прислушиваться. Анечка проснулась, чуть со стула не скатилась, а потом долго извинялась, смущалась и отмахивалась.
— Аня, а что за мужик сегодня приходил?
— А какой мужик? — живо спросила вмиг проснувшаяся Анечка.
— А вот днем приходил ко мне. В сапогах такой, в свитере…
— Не помню я чегой-то, — сказала Анечка. — Может, Колька Седов?
— Да нет, какой Колька… Из Левшино, там дом, сказал, купил.
Анечка смотрела на Полуянова, открывши рот.
— Что ты, Валер, — сказала она, немного опомнившись, — Левшино сгорело лет восемь назад. Его сперва бесперспективным объявили, переселили всех. А потом летом там или баловался кто-то, но все сгорело. И болота там погорели. Вот мы ж даже за клюквой туда не ходим. Что ты?
— А может, из Лошадеева?
— Нет, это вряд ли. Потому что дачники оттудова съехали давно. Ты один тут во всей округе живешь.
