— А уничтожили ее ради схемы опять же. Потому что нашим новым царям и начальничкам теперь приходится природу отдавать. Приходится атомные станции строить, заводища, нефтепроводища, иначе нашим тиранам нечего будет жрать, нечем будет руководить, а нашим блаженным не с чем будет бороться. И потому сообща нас они и себя загубят. Нету инстинкта сохранения вида, как я уже вам говорил, милашка моя.
— Ну, тогда остается только одно, — сказал Полуянов.
— Что? Ну-ка?
— Вера, — сказал Полуянов. — Религия, Бог.
— Вот! — сказал прохожий и ласково посмотрел на Полуянова. — Хорошо соображаете! Это первая общность, которая выше рода. Причем, если подумаем, то увидим, что религию можно придумать: верить можно во что хочешь. В Сталина, в Гитлера, в гроб Пророка, в Христа или в Моисея. Главное верить. И в каком-то смысле это единственный шанс, скажем, для природы. Ведь опять-таки нет инстинкта охраны окружающей среды. Ну разве что чувство красоты. Но оно такое слабенькое. Это не инстинкт, это культура, пленочка, а не кости, не мясо. Не может человек машинально, от головы, бороться за экологию. Ему говорят, что вредно химией травить природу. А он слушает и травит. Леса гибнут, ну и черт с ними. Ему говорят, что все подохнем от ядов этих, от радиоактивности, а он думает: «Когда это еще будет!»
— И выходит из этого всего, что даже веруя, не спасемся, нет у нас никакого шанса?
— Никакого! Никакого нет, дорогой мой. Потому что нет силы инстинкта. Такого, как инстинкт продолжения рода. Ведь если бы не инстинкт, никто бы не заставил ни тебя, ни меня, извините, на бабу лезть; ни ей рожать и мучиться. Давно бы вымерли. Согласны? — и, не ожидая согласия, сказал: — Если бы был инстинкт сохранения вида, то ни один человек другого убить бы никогда не смог, как волк волка убить не может. А уж о смертной казни и речи бы не было.
— С верой у вас не получится, — сказал Полуянов.
— Почему? — сказал прохожий. — Получится. Вся история религии — это история борьбы человека с природой. Когда был человек почти зверь, он природы боялся. Она была для него набором страхов. И он придумал себе многих богов. Потом он стал справляться с ней, стал приходить в равновесие со средой обитания, и Бог у него стал один. А теперь человек разрушает природу, и это эра гибели богов. Религия — всего лишь способ измерения равновесия со средой. И больше, миленький, ничего, ничаво, как говорится. Адье, финита ля комедия! Вот как!
