Другой Брежнев | страница 68



«Нет, бабушка! — весело возражает ей молодой парень. — Конец тьмы!»

В 1961 году все те же действия совершались незаметно, в отсутствие народа, под покровом ночи. Это тоже был карнавал, но карнавал ночной, как будто стесняющийся самого себя. Однако любой карнавал, даже такой, — это перемены, а откуда взялась жажда перемен в обществе 50-х годов? Можно сказать и так: сказка немыслима без превращений, в том числе бесследных исчезновений, обращения человека в предмет или животное. В карнавале оно совершается благодаря маске, гриму, костюму, новому имени…

На страницах журналов и газет 30-х годов мы найдем немало волшебных образов. Вот розовые очки, маскирующие опасность: граната сквозь них кажется букетом, а фашистская фуражка — обычной кепкой. Вот всевозможные оборотни: например, хамелеон, который на красном ковре краснеет, а на сером фоне — сереет. («Враг принимает окраску той среды, в которой он находится», — поясняет подпись.) Только схваченный красной великанской рукой, этот хамелеон выдает свой истинный цвет, густо покрываясь свастиками; из его лап вываливаются револьвер, нож и бомба… А вот волшебные ежовые рукавицы, усеянные острыми стальными шипами. Все эти «волшебные предметы» вовсе не безобидны — это не детская игра, а настоящая опасная магия. Здесь каждый может превратиться в карнавальное чудище — шакала, змею или собаку. «Проклятая помесь свиньи и лисицы… стая бешеных псов… люди-чемоданы с двойным дном» — такие фантастические образы рождались в этой борьбе.

Но к 50-м годам люди — по крайней мере в высших слоях общества — уже устали от подобных превращений. Полуночного стука в дверь приходилось опасаться, как колдовства, превращающего в свинью или собаку. В 1951 году, обращаясь к читателям газеты «Правда», британский политик Герберт Моррисон весьма метко указал на этот самый острый для тогдашнего советского общества вопрос. Он написал, что в Британии люди живут гораздо спокойнее: «Стука в дверь рано поутру не приходится бояться. Это не полиция. По всей вероятности, это стук или молочника, или почтальона. Хотелось бы мне знать, может ли каждый из вас открыто сказать, что он испытывает такое же чувство личной безопасности, какое испытывает любой британский гражданин».

Люди хотели пожить в обычном, не волшебном мире, где никого ни во что нельзя превратить. Именно ради того, чтобы покончить с превращениями, они готовы были снова крушить памятники и развенчивать богов и героев.