Он приподнялся на локте и с удивлением обнаружил, что пожилой сосед — ему уже, небось, перевалило за тридцать, — углубился в чтение. Что само по себе было непостижимо — книг в окопе давно никто не видел.
— Что с тобой, Юрген? — спросил Адольф. — Откуда у тебя книга?
— Да пока ты спал, нам тут пачку забросили, когда воду привозили. Каждому по одной. Вон твоя лежит, у тебя на ранце.
— Каждому? — удивился Адольф. — Так только что Библию раздавали. — Он взял в руки свою книгу и прочел на обложке: наверху имя автора — Фридрих Вильгельм Ницше, а пониже заголовок: «Так сказал Заратустра». Ладно, можно полистать этого Заратустру, все лучше, чем скука. Адольф раскрыл книгу наугад и прочел:
«Говорит мне справедливость: люди не равны. И они не должны быть равны».
Адольф чуть не задохнулся от восторга — он давно догадался, что люди не равны, но не решался сказать это вслух. Молодец этот Фридрих, или как его там, смелый парень. Можно почитать дальше, до чего еще он додумался.
«Человек — это канат, протянутый между животным и сверхчеловеком, это канат над пропастью.
Жизнь есть родник радости; но всюду, где пьет отребье, все родники бывают отравлены.
Бог умер: теперь мы ищем сверхчеловека».
— Вот оно! — восхитился Адольф. — Нужно искать сверхчеловека! А может, он уже найден? Просто, никто еще не знает, что это я. Ничего, они еще узнают!
— А когда ты успел подружиться с этим Вальтером Ратенау? — спросила Элизабет на прощанье.
Граф Гарри навсегда запомнил их первую встречу. Это случилось вскоре после его вынужденного возвращения из Веймара в Берлин. Гарри был приглашен на скучный званый обед, которого хотел бы избежать, но не мог — он обещал своей тетушке сопровождать ее к столу. Унылые, чисто немецкие блюда размеренно следовали одно за другим. Избалованный французской кухней, он без аппетита ковырял вилкой ломтик пресной вареной рыбы, когда вдруг услыхал этот голос, истинно мужской, нежный и могучий одновременно.
Гарри вздрогнул от неожиданности и обернулся — голос звучал за его спиной. Тетушка продолжала что-то лепетать, не замечая, что племянник уже упорхнул от нее в другой мир.
Высокий стройный господин, произносивший тост, был под стать своему голосу — в его не по-немецки тугих кудрях и нездешних миндалевидных глазах сливались мужество и нежность. «Еврей!» — догадался Гарри и удивился — на такие званые обеды приглашать евреев было не принято.
— Кто этот господин? — спросил он у тетушки, которая знала всех, кого стоило знать.
