— Ты не нервничай, — сказал Элиша. — Тут таких много.
— Бог, ты все можешь, — не сводя с панки глаз, серьезно сказал Али. — Сделай так, чтобы я взял ее.
— А откуда ты знаешь, что Бог всемогущ? — сказал Элиша и покачал головой.
Он родился далеко от израильских холмов и песков, и не отродясь был он Элишею. Был он в прежней, доизраильской жизни Матвеем, Мотькой. А имя Элиша принял он потому, что среди древнееврейских героев, тени которых живы по сей день, Элиша был самым сомневающимся — тем самым «другим», о котором Талмуд упоминает с заметным раздражением[19]. Помимо того, само это имя звучало нежно, как «Андрюша» или «Катюша», и это было приятно. «Головорез Элиша» как-то не звучало, в то время как «садовник Элиша» или даже «ночной сторож Элиша» звучало очень хорошо.
Сколько он себя помнил — да и раньше, по ту сторону памяти, — Элиша всегда запаздывал к праздникам, и это подливало горечи в его жизнь. Родившись, по воле родителей, в середине тридцатых годов, он опоздал, таким образом, к обильно накрытому столу русской революции. В Израиль он приехал в начале семидесятых — а попади он туда двадцатью пятью годами раньше, он стал бы, может быть, сыном боевого полка и был бы произведен впоследствии в генералы… Впрочем, Элишу не оставляла надежда на то, что не все еще потеряно. Израиль — страна чудес, и это без всяких оговорок. И вовсе не исключено, что в пустыне за городской помойкой Элиша обнаружит в один прекрасный день золотого шестикрылого серафима с сапфировыми глазами. Или придумает афоризм. Или в голову ему вдруг придет идея, как варить бензин из воды Мертвого моря.
Отдавая себе отчет в том, что серафима не могут отыскать уже две тысячи лет, а варка бензина требует специальной подготовки, не говоря уже об оборудовании, Элиша, тем не менее, оставлял место для надежды, и это весьма облегчало его жизнь. Грубый и циничный человек назвал бы его пустым мечтателем и даже сплюнул бы в сторону — но разве применимо определение «пустой» к понятию «мечтатель»? Мечтательность — это свойство детского безграничного воображения, еще не обточенного акульим наждаком пасмурных жизненных обстоятельств. Мечтательность — это, если угодно, и есть настоящая, безоглядная вера, вера в непознанное, а потому возможное.
Али проще смотрел на вещи. Панка поразила его воображение и заполнила его целиком, вытеснив все, что там помещалось ранее, и не оставив места ни для чего иного. Али хотел спать с панкой, и немедленно. Победа над Ираком и вторжение в Баку отодвинулись в туманную сумеречь второго плана.
