Скопус-2 | страница 70



, — гору, сидящую выше окрестных холмов и смотрящую одним оком в сторону Иерусалима, а другим — в сторону Гивона.

По этим вот склонам в тот день разбросаны были трупы врагов, а теперь скачут по ним серны и осторожные лисы мастерят свои норы в узких кривых пещерах. Фары скользящих в долине машин на мгновение рассекают надвое ночную тьму и выхватывают из мрака пушистый силуэт опешившей охотницы.

А когда затихает движение на шоссе, и утомляется, и засыпает всякая тварь, раздается над Гивоном голос пророка:

— Теперь же предстаньте! — требует венчавший Саула на царство. — У кого я взял вола, у кого взял осла?

Голос гудит и плывет, и перехлестывает через холмы, и затопляет долину.

И, глядя на никелевый серпик Венеры в темном высоком небе, я отвечаю:

— Не брал ты у нас, Господи, да и не было у нас этого. А была у нас швейная машинка, зингеровская, старенькая, да поваленные бурей деревья, да еще очереди, очереди, очереди да странное атмосферное явление.

А больше и не было у нас ничего.

Феликс Кандель

Не прошло и жизни

Отрывки из романа

…а в девятой квартире перевелись даже тараканы.

Сами ушли — никто, вроде, не гнал.

Грустно и голодно.

Звенели когда-то времена — тесные, сутолочные, колготные, пекли-варили-жарили, щедрые крошки сыпали со столов: тараканьи гулянки заполночь.

Умерла прежняя квартира, и тараканы ушли. Ушли тараканы в развеселые кварталы, в сытные кухни — хлебные края.

Рыба ищет, где глубже, а таракан — где лучше.

Пробивается свет из-за двери, солнечный неуместный блик. Паркет отдает желтизной. Старый, дубовый, в крупную шашечку: никак рассыхаться не хочет.

Пройди в глубину, в темноту, в тайну коридорную: кто-то за плечо тронет, волосы опушит, ладонью по щеке огладит…

— Кто тут?!

Никого.

Лифт урчит за стеной. Лифт-старикан, который давно уже живет сам по себе. Хочет — едет. Не хочет — стоит. Покажешься — повезет. Заупрямится — высадит. Дверью запахнется: стоит, думает, вспоминает свое… Редко-наредко — по весне — разыграется, ни с чего вроде, да и пойдет кататься вверх-вниз. И поскрипывает, как повизгивает. И подрагивает, как подпрыгивает. Будто детьми переполнен.

К старости мы все сумасшедшие.

Попадись ему в игривую минуту, до утра не отпустит, укатает до одури.

Особенно старушек.

Были когда-то зеркала, деревянные панели благородных сортов, был плюшевый диванчик: все сгинуло, кончилось, заменено пошлой пластмассой — кабинка туалетная…

Лифт бурчит за стеной.

Шкафы сутулятся от старости.