Нет кладбища, где погребен мой дед.
А если бы и было — нет могилы.
Кто помнил место, все убиты вслед.
Из яра указать не хватит силы.
Кладбищенских архивов тоже нет.
Меня назвали в честь него. Потом.
На лад, конечно, греческий и русский.
Отец вернулся — этот жуткий слом —
Срывался, не выдерживал нагрузки,
Хотя жена была и новый дом.
Но не было могилы. Только в яр
Он мог пойти, и там спросить у глины.
И возвращался по ночам кошмар,
Где следствия смешались и причины,
И дым к утру виденья застилал…
Но где они? Где все погребены,
Весь этот хворост, напитавший печи,
Насытивший жерло большой войны?
(Мы, стало быть, в долгу у русской речи,
Другою, правда, и не снабжены…)
А кладбище еврейское снесли.
На этом месте что-то возводили
И возвели. Теперь уж возвели.
А праха не осталось. Даже пыли.
Другая почва. Нету той земли.
Что до надгробья, то стоит оно
Над матерью. На камне эти лица —
Эмалевое странное окно.
Не стоит беспокоиться и злиться.
Как в небе ясно.
Как в земле темно.
