* * *
Кризис миновал. Вот и миновал кризис-то. Связались с консультантом, который подтвердил, что и у него было то же самое, вплоть до навязчивых мыслей о мясе, от которого профессор отказался давно и решительно. Он пошутил, что благодаря опыту частых и длительных голоданий, эта навязчивая идея мяса не выражается у него в столь агрессивной форме, как у нас с голубем, и назвал такое явление остаточным синдромом, истекает восьмой день полного голодания плюс неделя вхождения в голодание.
* * *
Ограничиваемся прогулками в самшитовой роще и на набережной. Отдыхающие уже привыкли к нашим странным теням. Уже не купаемся в море, только душ в номере. Помогаем друг другу. Сил мало, но состояние замечательное, этакое блаженно-томное. Друг, так много рассказавший мне в эти дни о китайской философии, живописи и поэзии — предметах своего страстного увлечения, теперь только открывает книжку на нужной странице и указывает на очередной стих.
Меня особенно растрогало стихотворение ван Вея, где поэт сетует, обращаясь к ученикам Ли Бо и Ду Фу, что ему удается жить «от мирской суеты вдалеке»; что он днями просиживает на холме у речной долины, где жжет костер их сухих трав; что он помогает поселянам советами в их нелегком труде; давно усмирил плоть и очистил помыслы, — но птицы, с очаровательной иронией заключает он, «не ведаю почему, нисколько не верят мне».
Вроде бы, и нельзя пересказывать стих. Но и перевод ничто иное, как пересказ, условность, ведь не на китайском же мы стих читали, точнее смотрели.
* * *
Из этой затеи вести дневник у меня ничего не получается. Идет десятый день голодания, а перечитал: вместо сухого и точного описания ощущений — претенциозные записи. Положительно, приятель влияет на меня своим увлечением китаезами!
Опять он садится на подоконник!
— Айне кляйне фрийдерштаубе! — застонал я и стал подкрадываться к голубю мира, но сил мало. Опять он улетел.
* * *
Сама суть китайского письма открылась мне при помощи моего друга. В отличие от нашего линейного, в китайском письме каждый знак означает не звук, а смысл. Таким образом, зная иероглифы, можно считать один и тот же текст на разных языках Китая. Я представляю забавную картину: двое юношей эпохи Тан, оба ученики Ван Вея, но выходцы из разных провинций, уткнувшись в только что полученный свиток, читают вслух одно и то же, только при этом издают совершенно разные звуки.
* * *
Перечитал вчерашние записи о письменности. Как я плохо все это объяснил. Впрочем, объяснять некому. Дневник-то не для чтения, а для меня одного.
