Я полностью солидарен с другом, точно выразившим наше общее состояние, при котором класть в рот пищу так же противоестественно, как всовывать ее в ухо. Звонили Вениамину Иосифовичу. Он одобрил нашу программу, остался доволен наши, состоянием, но предупредил, что на 7-й, а также на 12-й день следует ожидать кризисов. Друг взялся просвещать меня в китайской мудрости. Интересно. Просто здорово. Всего этого я не знал…
* * *
Очевидно, оттого, что все сигналы восприятия при голодании обострены, начинается самая настоящая телепатия.
Я как-раз спугнул с подоконника голубя. И вспомнил ни с того, ни с сего пенсионера, который кормит голубей в бывшем парке Сталина в Сухуме.
— Глаза у него какие-то злые… — тут же произнес друг.
— Что ты сказал.
— Глаза у старика очень злые, — простонал мой друг.
— Да, — ответил я. — Я слыхал, что он ест своих голубей.
* * *
Опять этот проклятый дождь. С утра неохота вставать с постели. Сегодня 7-й день. Приятель надоел мне со своей китайской поэзией. Он как раз сейчас ушел звонить Вениамину Иосифовичу. Хотя была моя очередь торговаться с этой хамкой-телефонисткой. Китай! Собственно говоря, что мы можем знать о Китае. У тех, кто пограмотнее, вроде моего приятеля, сведения идут дальше Маоцзэдуна, хунвейбинов, заплыва через Хуанхэ и черовядения. Они еще знают, что Ван Вей и его ученики Ли Бо и Ду Фу — великие поэты эпохи Тан. Ну, и мне это известно. Только это знание забавляет меня и не более. Ведь читали-то мы в переводе Гитовича. Привязанные к примечаниям. Мучительно закладывая палец в конец книги. Странное это занятие: переводить с китайского рисунка на русские слова. Вернулся приятель. Он спугнул птицу с подоконника. Я бы на его месте запустил в нее «Антологией китайской поэзии».
* * *
Сейчас, к вечеру, с приятелем мы помирились. Нет, так нельзя. Надо сдерживать эмоции. Все чувства обострены. Можно и рассориться из-за пустяка. Кризис, о котором предупреждал Вениамин Иосифович, налицо. На неизменного голубя на подоконнике я смотрю уже с жадностью, воображаю его зажаренным почему-то в привокзальном павильоне, и улыбаюсь.
Приятель заглядывает в мои жадные глаза, что-то вычитывает в них и кивает:
— И ты тоже в привокзальном? — выдавливает он из себя слабым голосом.
Голубь поспешно упорхает с подоконника.
* * *
Терпеть не могу чудаков. Вот и сейчас лениво промелькнул перед глазами образ пенсионера, который с головой уйдя в вымазанный пометом плащ, весь облепленный голубями, просиживает дни в бывшем парке Сталина.
