«Покойного Джамлета Дадешкелиани, — продолжал он, — впервые я увидел в Кутаиси».
Мне понятен наш учитель. Людвига ван Бетховена он уважал, но откуда он мог знать его музыку? Зато видел на арене искусство Джамлета Дадешкелиани. Вот он выходит в накидке-безрукавке, скидывает ее и оказывается во фраке. Садится. Раз-раз, движениями ног он засучивает штанины панталон. Пальцы у него были длинные и узкие. Как положено аристократу. «Конечно, на ногах, — слушать надо внимательно, — сердился учитель географии. — Рук-то у сванского князя Джамлета Дадешкелиани не было». И можно ли упрекать в чем-то доброго лернера географии: ведь Людвига ван Бетховена он признал. И сказал об этом вслух. Но по-настоящему волновался он не от «Аппассионаты». Он волновался из сострадания к инвалидам и гордости: преодолели-таки природное увечье, что немец, что сван. В сострадании своем он размышлял: немец был глухой, но музыку делал. Но и наш-то, вообще без рук, мог раздать карты так, чтобы тебе три короля, себе три туза. Даже на известной картине «Ленин и Горький слушают «Аппассионату»» по-настоящему музыку слушает только Ленин. Выходец из интеллигентной семьи, он слушает, мечтательно сощурив глаза, и грезит о мировой революции и о том, как реорганизовать Рабкрин. Горький же, выскочка и баловень, больше притворяется перед другом, будто и его захватила музыка, а самому подай Шаляпина, подай извозчика и — в «Яр» к венгерским хористкам.
Вообще-то, это настолько сложный вопрос, что хочется вопрошать: «Антвортен зи, битте, глюклихе фройляйн аус Дойчланд: хабен зи герн ди вундербаре музик фон Людвиг ван Бетховен?»[10]
Или же, говоря по-русски: «С бокалом искристого шампанского в ноге вспоминал Джамлет Дадешкелиани былые дни».
Наган доил корову. У плетёной изгороди между мазанкой и коровником он доил, присев на низенькую табуретку, вытянув в сторону больную ногу и напряженно опустив голову. Его жена держала за ногу теленка, который все пытался вырваться к материнским сосцам. Дети играли на лужайке двора. Луг за изгородью был убран, но чало — кукурузные снопы — еще не успели повесить на деревьях, как это принято, и снопы стояли, связанные и натыканные на кочерыжки, золотясь под косыми лучами заката. Строительство капитального дома, за которое Наган принялся недавно, заложив по совету Сухопарого фундамент аж на пятнадцать метров в ширину и двадцать в длину и еще с пристройкой, в которой «при хороших и плохих случаях», то есть при свадьбах и поминках, могло уместиться до ста человек, — строительство это шло медленно, хотя стены были возведены наполовину и уже были вставлены рамы окон и дверей. И сейчас Наган, упорно потягивая вымя единственной коровы, словно пытался взять у нее больше молока, чем она могла дать, пыхтел, сопел, чертыхался, а сам все думал: где взять деньги на строительство.
