Большинство людей, Сашель, неспособно отрезать голову курице, но в ресторане съедят хоть человечину. Запрет на человечину в принципе легко преодолим. Если мы все еще не съедены, то благодаря отвращению к нашему мясу, а не чьей-то жалости и состраданию. Милосердие существует, но в ежедневных своих поступках мы рискуем оказаться соучастниками боль-шо-ого греха, вкусив на какой-то стадии именно его плодов. Все начинается в простой столовке, где мы съедаем то, что заклано казенной рукой, не будучи уверены, что государство не подсунуло человечины вместо свинины. Наше неведение тут не снимает с нас вины. Потому что каждый из нас, привычный к обману государством населения, держит в голове себе в оправдание две стороны одного обстоятельства: а) сам грех изначально свершен не нами; б) последствия греха вкушаются всем миром.
Нао-Нага Бунди Кура, когда он, по закону своего племени и заповеди предков, вознеся моления своему идолу, сам закалывает человека, сам разделывает мясо и варит в котле, праведнее того лощеного политика, который, действуя опосредовано, создает в дальнем краю условия для людоедства, гордясь при этом тем, что сам — гуманист, семьянин, член благотворительных фондов, а дочурку имеет — порядочную студентку, ненаркоманку.
Слово о войне
(Татьяна Буланова)
Античные холмы Абхазии стали именоваться сопками. В воздухе, начиненном опасностью, дышится с волнением. Мой Тамыш знаменит. Каждый день по телевизору с характерным акцентом передают, что он уничтожен. И тунговый склон Ануа-рху тоже знаменит. Он и есть важная сопка. Кто удерживает ее (а удерживаем мы), тот контролирует трассу. И потому на этой сопке постоянно жарко.
А в горной деревушке в двадцати километрах от позиций люди, приспособив радио к аккумулятору трактора, жадно слушают боевые сводки. Им интереснее всего услышать о том, что происходит тут у них. И хотя сообщения очень однообразные, но все таки слушателям, людям советским и в основном пожилым, спокойнее по привычке услышать официальную версию.
И случилось так, что вдруг, откуда не возьмись, в официальную версию, даже прервав ее на полуслове, как впорхнут трели Булановой, трогательной Танечки, чьи песни вызывают слезы не только у слушателей, но и у нее самой.
Скажи мне правду, атаман!
Эх, белая певица! Правда нынче такая, что лучше тебе и не знать ее вовсе. Правда ко всему прочему в том, что час спустя после того, как птаха твоего голоса влетела в шипящий серпентарий военных сообщений, чтобы тут же выпорхнуть прочь, меня, блин, обстреляли и причем в первый раз. Конечно же на сопке Ануа-рху. И было это так.
