Что память сохранила. Воспоминания | страница 24

– А какие вам нужны снаряды?

– 80 миллиметров.

– У нас таких нет. Какие же у вас орудия?

– У нас французские пушки 80 миллиметров.

– Тогда бросьте их в болото, а сами отступайте в тыл.

Так мы и сделали.

– Потом была долгая дорога в холодных теплушках, – продолжал Лессер, – мы думали – в Сибирь, оказалось ближе, в Предуралье, в Котельнич. В Котельниче нас встретили холодно. Сначала нас хотели расстрелять как немецких шпионов: у нас гимнастерки были сшиты «не из того» материала. Слава богу, комендант Котельнича вспомнил, что в тыл проследуют эстонские подразделения, а то бы приговор был исполнен безусловно («И так всё ясно!»). То, что нас отпустили, вызвало гнев у конвоиров. Оттуда – в эстонский корпус, который воевал в составе то ли Ленинградского, то ли Прибалтийского фронтов. Вот Аркадий подсказывает – Ленинградского, иначе нас не пригласили бы на слет офицеров именно этого фронта.

Аркадий Яковлевич Келло, 1946 г.

Аркадий начал встревать в рассказ. Его война застала в действующей армии, тоже в артиллерии. В первый же день боев его «припечатало» к какой-то стене, и он в течение недели был без сознания.

– Представляете, в первом бою – тяжелая контузия, а потом всю войну прошел без малейшего ранения, – рассказывал он.

Из госпиталя его направили в распределитель. Там удивились, что за дурацкая такая фамилия – Келло. Аркадий признался, что он эстонец. Тогда решили – в эстонский корпус.

– Но я ни слова не знаю по-эстонски, – взмолился он.

– А что такое «курат», знаешь?

«Курат» – чёрт, распространенное в эстонском языке ругательство.

– Знаю, – сознался Аркадий.

– Ну вот, выходит, и эстонский знаешь.

Назначили в эстонскую дивизию командиром роты разведчиков. Прошел всю войну, получил восемь наград, участвовал в Параде Победы в составе батальона Ленинградского фронта. А скромный полковник Лессер окончил войну начальником штаба одной из дивизий эстонского корпуса.

В школу я пошел рано, в пять лет. Но не потому, что я интенсивно рвался к системным знаниям, и не потому, что родители стремились пристроить меня в строгую организацию. Все произошло случайно. Просто когда старший брат пошел в школу в 1935 году (в восемь лет), оказалось, что его первая учительница Александра Васильевна Шалугина заболела. В школе попросили маму ее заменить, мама согласилась, а меня взяла с собой, потому что меня некуда было деть. Мы с братом сели за разные парты, но я, естественно, слушал все, что говорилось в классе.