— Присаживайтесь и ешьте, — сказал Оскар Мальвуазен.
— А вы?
— Я не хочу. Я ем только когда голоден. Возможно, это случится через час. Попрошу подать что-нибудь полегче и поострее. А возможно, не захочу есть до самого утра. Но пусть ничто не мешает вам подкрепиться как следует. К слову, я люблю поболтать, а когда ешь, говорить невозможно; кроме того, я не выношу, когда меня перебивают, за едой вы будете менее склонны к этому. Так и сделаем, хорошо?
— Как вам будет угодно, — ответил мэр, затем осторожно сел за стол и принялся грызть сырые овощи и фрукты, которые подавал лакей в белых перчатках. В то время, как месье Богас жевал морковь и веточки душистого укропа, Оскар Мальвуазен расхаживал из угла в угол в своем малиновом халате. Наконец он произнес:
— Я выбрал ваши края, потому что люблю уединение, свежий воздух и яркий свет. Я художник.
— О!.. Живопись — это прекрасно! — сказал месье Богас. — Если она кого захватила, то это уже навек. Я знаю одного мариниста, так он всю жизнь рисует красные паруса над синими волнами.
Оскар Мальвуазен сморщил нос, затем, усмехнувшись, продолжил:
— Живопись, о которой вы толкуете, нельзя назвать настоящим искусством. Что проку изображать чистую натуру! Ведь при этом за второстепенными деталями утрачивается главное.
— Главное? — удивился месье Богас.
— Вот именно! Вот, например, вы, господин мэр. Скажите, что вам представляется главным в собственном облике: подробности телосложения или душа?
Еще более удивившись, месье Богас не знал, что ответить. Художник похлопал его по плечу:
— Душа, душа, черт возьми!
— И то верно, — сказал мэр.
— Вряд ли по-настоящему хорошо напишет ваш портрет художник, сосредоточившись лишь на телесной оболочке.
Последняя формулировка показалась месье Богасу несколько обидной. С ним еще никто не беседовал о его телесной оболочке. Он оскорбленно нахохлился, но потом решил, что философская дискуссия допускает определенные речевые вольности, и произнес:
— Ну, это вы хватили!
— Я изображаю не тело, но душу, — продолжал Оскар Мальвуазен. — Когда я работаю с натурой, мною движет провидение. Я все вижу насквозь. Внешность — чепуха, я запечатлеваю прежде всего внутренний мир человека! Вы понимаете?
— Да, — на всякий случай подтвердил месье Богас.
— Итак, не хотите ли попозировать мне?
— Но, видите ли, я… — начал было мэр, но Оскар Мальвуазен уже позвонил в колокольчик. Появились двое слуг и унесли стол. Месье Богаса усадили в кресло на колесиках прямо под мощную лампу, от которой ему стало жарко.
