Он знал, что в этих местах попадались сомы в человеческий рост и в три пуда весом, но такого громадного ему еще не приходилось видеть. А может быть даже, это и есть тот самый сом-лоскотун?
Деды рассказывали такую историю.
…Давным-давно, у ти времена, когда на месте залива текла река с хуторами и селами по берегам, ув омути пид Лупэньками объявився незвычайной величизны сом. Тий сом доив забредших на водопой коров та лоскотав дивчат, яки теплими летними вечерами тайком вид хлопцев бегали на речку скупнутысь. Ну, насчет того, кто лоскотав дивчат, ходили разные слухи, да и сами дивчата грозились выдирваты чуба тому «сому», а вот что вин стягал ув омут телка — так то Гриць Матюшок своима очима бачив. Тоди и побожился Гриць, что споймает сома соби на студень. Пошел вин к ковалю, та отковал крюка зи старого лемеху, натер воском шворку товщиной ув палец, а потим обмотал крюк потрохами та и бросил тои крюк в омут. Шворку же вид крюка, як люди кажуть, до старой ветлы привязал. Дви ночи просидел Гриць у омута — не берет крюка сом! И вот на третью ночь, едва тильки пивни заголосили, як шворка дернулась так, шо затрещала старая ветла и с корнями пошла из земли. Смекнул Гриць, шо с сомом ему не справиться. Побиг вин до села, та не людей кликать, а впрягать коня у пидводу, чтобы тишки сома на рынок свезти. Очень уж не хотелось Грицю с родичами делиться. Пригнал вин пидводу, выждал, поки шворка, на какой сом ходил, слабину даст, да и причипив ее до пидводы, накрепко примотал. А потим давай коня стегать, сома с омуту тащить. Да якись дернул сом раза и всю тою пидводу с конякой ув омута скинув, хиба тильки уха с тоей коняки и остались из воды торчать. Вот какой могучий був лоскотун! Насилу Гриць коня выпряг, а уж пидвода пропала как есть. Потим ще три дни лоскотун тою пидводу по увсий ричьци тягал уверх колисами, поки дэ-хтось тою пидводу нэ вкрав. А то добра була ув Гриця Матюшка пидвода!..
Он еще оглядел заводь, где сом схватил утку, но увидел лишь бурую полосу озерного ила, протянувшуюся к протоке в спокойной желтой воде.
Ему вдруг отчаянно захотелось скользнуть вниз, вдохнуть сухой, чуть горьковатый запах ромашки на островах и пронестись над озерами, легко взмывая у дамб и вновь прижимаясь к стене камыша. Полет внизу, у воды, дарил пьянящее чувство стремительности, которого так не хватало здесь, в спокойном парении, на этой безумной высоте, вровень с солнцем. Но сейчас у воды было слишком тесно, да и следовало поберечь запас хода для возвращения назад.
