Он замотал головой, будто опровергая в своем опьянении то, о чем она говорила, и выводя ее этим из себя. Потом пытался закурить; спички упали на пол у его ног. Он так и оставил их лежать там.
Она вскипела: уселся в кресле в ее квартире, пьяно смыкает глаза, незажженная сигарета в руке, спички рассыпаны по полу. Да, дети его, но она не жена ему; он убил в ней жену, оскорбил ее, бросил исходить кровью, и она назвала его тогда убийцей.
— Если я отпраздную с кем-нибудь наш день рождения, так это с Ричардом.
— Но ведь наш день будет потом, когда…
— Да бог с тобой! О чем ты говоришь? Я люблю другого!
— Нет.
— В наш день рождения, — крикнула она, — в эту ночь Ричард будет лежать со мной на той самой кровати, на которой девять лет лежал ты! Ты общаешься с детьми и большего требовать не имеешь права.
Выражение лица у нее было злое, в нем снова проступило ожесточение. Она сказала, не глядя на него:
— Все было так хорошо. У нас был счастливый брак. Девять лет мы были счастливы.
— И опять будем…
— Нет, никогда!
Он снова замотал головой, не соглашаясь с ней. Пепел сигареты сыпался ему на зеленый твидовый костюм. Глаза у него сузились, он смотрел на нее, будто не доверяя ее словам.
— Мы были счастливы, — повторила она шепотом, разговаривая сама с собой и все еще не глядя на него. — Ты повстречал в поезде женщину, и все, — ты убил наш брак. Пострадала я, а теперь я оставляю тебя. Ты общаешься с детьми по воскресеньям. Так определено законом. И это все.
Ее глаза скользнули по зеленому твидовому костюму человека, который был когда-то ее мужем, по его осунувшемуся лицу и по волосам, явно неприглаженным в тот день.
— Ты опустился, — сказала она, ненавидя себя за такие слова, но не в силах удержать их. — Ты опустился, потому что потерял уважение к самому себе. Я слежу за тобой неделю за неделей. Женщина, с которой ты встретился в поезде, взяла с тебя свою дань, и теперь ты, опустившийся, норовишь приползти назад. Неужели тебе не ясно, что ты уже не тот человек, за которого я вышла замуж?
— Элизабет…
— Раньше у тебя не было прожженных мест на костюме. От тебя не пахло зубной пастой, когда должно бы пахнуть алкоголем. Каждое воскресенье ты, жалкий, стоишь в дверях, стараясь завести разговор со мной. Знаешь, как я к тебе отношусь?
— Я люблю…
— Мне тебя жалко.
Он замотал головой. Нечего его жалеть, сказал он, вспомнив вдруг пожилую продавщицу в кондитерской Фрита. Он осмотрел свой костюм и увидел прожженные сигаретами места, о которых она говорила.
