Нину рысь не замечала, она хозяйкой ходила по ее коврам, лапой отворяла двери, когда хотела спать, прыгала на Нинину кровать, и сбрасывала подушки, встречала и провожала гостей, и, когда мы вечером собирались вокруг самовара, выпрямившись на отдельном стуле и внимательно слушала разговоры. Она занимала у Нины бездну времени. Бывало, зайдешь к ним — и Нина выбегает из кухни с засученными рукавами.
— Ниночка, с чего это вы сами занялись стряпней? Даша-то где?
— Проходите, проходите. Я готовлю Воспитаннице ужин. Варю мясо. Сейчас освобожусь!
А рядом ходит Воспитанница — важная, холодная, вежливая — и обнюхивает шубу.
Раз я сказал:
— А знаете, Ниночка, мне иногда кажется, что хозяйка-то здесь Воспитанница, Николая она признает, а вас прописала на жилищных излишках.
— А что ж, — ответила она очень серьезно, — вот знаете, как придет, так прямо к ней, и они целуются.
Я рассмеялся.
— Да вам вот смешно, — огорчилась Нина, — а у нее, может быть, эхинококки — ведь она все-таки кошка!
Я схватил Нину за руки и повернул к себе.
— А ну-ка, посмотрите на меня, — да вы же ревнуете!
Она обиделась, вырвалась, фыркнула и ушла на кухню.
— А что вы думаете, — крикнула она мне оттуда, — из Джамбула послал телеграмму «Здоровье Воспитанницы», а обо мне ни слова, — разве ж не обидно?
А через десять минут я видел, как Николай и Воспитанница здоровались, — они целовались-миловались, хлопали друг друга то руками, то лапами, ложились на ковер, переворачивались с боку на бок и мурлыкали — оба! оба!
А Нина стояла рядом и уж не сердилась, а смеялась и чуть не плакала от умиления.
— Да куда ж ты к ней лицом, у нее же глисты! Ну, смотрите, Сережа, как жить с таким !
Но я знал — она, между прочим, и потому его любит, что он .
Конец Воспитанницы был таков.
Когда Николай уехал на фронт, а Нина спешно приехала с гастролей, — рысь целый день ходила за ней, вопросительно глядела на нее и мяукала (это не мяуканье, конечно, это гортанный лесной крик, немного похожий на призывный крик оленя). Подойдет к Нине, встанет против нее, смотрит и требовательно . Нина, которая сразу похудела, побледнела и вдруг приобрела легкую походку лунатика, продолжала по-прежнему заботиться о ней.
Горе сближает больше, чем радость, и однажды Даша рассказала мне об одном их разговоре.
— Плохо тебе? — грустно спрашивала Нина у рыси, — скучно? А мне каково? Вот легла бы рядом с тобой и замяукала! А кормить-то тебя надо! — Рысь молчала и смотрела на нее. — Эх, зверина! Я-то тебя понимаю, да вот ты-то никак меня не поймешь!
