А так все шло по-прежнему. Мясо у Воспитанницы было всегда, и, когда я приходил к ним, Нина, как и раньше, выходила из кухни в фартучке и с засученными рукавами, но Воспитанница не ходила уже вокруг меня и не нюхала морозную шубу, а тихо лежала на своем матрасике под роялем и дремала. Только когда мы сели за стол, она вдруг поднялась, подошла ко мне, постояла и ушла. Когда месяца через два я встретил Нину в театре, она мне сказала:
— А знаете, вчера приходили из зоопарка и уговорили меня отдать им Воспитанницу.
— Как! — воскликнул я.
Она спрятала глаза.
— Под сохранную расписку до его возвращения, — и так как я молчал, объяснила мне, — ну всю душу из меня вытянула — зацепит лапой за платье и тянет. А у меня и так все из рук падает. Вот уж вернется наш хозяин…
Но Нинин хозяин все не ехал и не ехал, а слал жизнерадостные открытки, а потом и открытки перестал слать — замолк совсем, и Воспитанница так и осталась в зоопарке. Но однажды Нина позвонила мне и, не здороваясь, сказала:
— У меня такое горе — погибла Воспитанница!
— Как так? — обомлел я.
— Все я виновата, — голос у Нины дрожал, — оказывается, они там стали ее запирать, а меня не было целую неделю. Она три дня , привыкнет. Куда! У нее же характер Николая — с ними злом ничего не сделаешь! Вечером ее стало рвать, а утром пришли, а она уже холодная, — что ж я теперь ему… — голос у Нины дрожал, и она замолчала.
Так погибла Воспитанница моего друга — остались ворон, золотые вуалехвосты, филин Попка да суслик .
III
Шли дни и месяцы.
Золотые вуалехвосты , ворон и Попка улетели, только — любовь и гордость Николая — все жил и портил мебель. Он словно чувствовал, что у него все впереди.
Так и случилось.
В 44-м году зимой театр решил поставить для клубов и госпиталей какую-нибудь мелодраму и позабористее.
Остановились на «Соборе Парижской Богоматери».
Нашли старую инсценировку, перепечатали, да и передали мне с просьбой почистить и поджать.
Я очинил карандаш, да и начал крестить. Массовые сцены — прочь! Вставные номера — прочь! Все, что не умещается на трех досках поверх двух бочек (Гете — Клейсту) — тоже — прочь! Так я вычеркнул примерно 25 % текста, и пьеса приобрела легкость необыкновенную. В таком виде ее начали репетировать и месяца через три пригласили меня на прогон.
