В-четвертых, замена движения представлений (систематизируемых той логикой, которая прививается в школе) потоком впечатлений, компонуемых обстоятельствами жизни. Привычка плыть по течению, забывая день вчерашний, способствует внушаемости, когда убеждения меняются «в зависимости от очередной передовицы в газете».
В-пятых, короткая перспектива мысли, не позволяющая брать в расчет цели и ценности отдаленного будущего. Слабость познающей воли отдает все приоритеты чувствам и настроениям здесь и сейчас, когда мотив «надоело» считается вполне достаточным для того, чтобы отказаться от серьезных обязательств, взятых накануне.
Если детей с пограничной умственной отсталостью воспитывают плохо, они сами по себе не совершенствуются в способах мышления и остаются, если можно так выразиться, природосообразно ориентированными. Ч. Ломброзо, со свойственной ему склонностью к броским эпитетам, называл их «питекантропами в цивилизованном мире». К тому же, не понимая объяснений педагога и будучи постоянно готовыми получить неудовлетворительную оценку, такие дети рано теряют всякие надежды на успех в системе и охотно выбирают в учителя социальную стихию. Так что ко времени ухода из школы (по ее окончании или выставленные за дверь до срока) им нередко бывает присуща враждебность к коллективу инако (логически) мыслящих людей.
У хорошо воспитанных детей в обществе, где, по словам Л. Выготского, «на смену интеллектуалистической трактовке проблемы приходит новая теория, пытающаяся поставить во главу угла расстройства в области аффективной природы жизни отсталых ребят», недостатки умственного развития трансформируются в трудности экзистенциального характера. Нравственные ценности и образы – их носители, будучи извлечены из потока впечатлений мыслью, «не желающей знать действительность», делают личность очень своеобразным участником общественных отношений. Недаром культура и цивилизация не торопились с предоставлением человеку права на свободный нравственный выбор, понимая, что «тяжела разнузданность без особой гениальности» (Ф.М. Достоевский). И недаром многие века глашатаи нравственных правил действовали на людей не столько словом, сколько личным примером, на глазах прихожан жертвуя ценностями мирской жизни во имя тех отвлеченных понятий, которые проповедовали. Например, возможностью передать детям нажитое или вообще иметь законнорожденных детей (в общественном сознании – отказаться от будущего в его обыденном представлении). И пока механизм передачи от поколения к поколению этических традиций удерживался на уровне живого созерцания, известная примитивность мышления не препятствовала вполне эффективной адаптации. Образы, которым следовало подражать, были связаны между собой так жестко, что какая-либо мистика или индивидуальное толкование были попросту исключены. И если человек не хотел попасть в инакомыслящие, он должен был полагаться на веру и не рассуждать. Особенно в нашей стране, где порядок, согласно которому «возвышение общечеловеческих ценностей ущемляло национальные запросы русского народа», удерживался примерно на пятьсот лет дольше, чем в Европе. Так что сегодня, когда переход от чувственно конкретного образа носителя идеологии к словесному идеалу стимулирует процессы эмансипации, привычка к самобытности (по А. Герцену) дается не без труда.
