Педагогическая депривация, когда школьным оценкам придают слишком большое значение как учителя, так и родители, вызывает у детей чувство обиды и недоумения, так как присущий им ход мыслей не препятствует труду и общению, но почему-то отвергается официально. Ситуация, хорошо знакомая педагогам, работающим «на стыке культур», когда в интернаты привозят детей из сообществ с природоориентированным укладом жизни. Их бывает трудно заинтересовать любым отвлеченным знанием, так как воображение работает исключительно на деятельность. Требуется целая система неких промежуточных подкреплений, чтобы вызвать интерес к учебе и закрепить соответствующую мотивацию. Но в обычной школе, где учебно-воспитательная программа соответствует развитой цивилизации, рассчитывать на такой подход отдельным ученикам не приходится. Разве что в классах для детей с ЗПР учителя (вопреки пессимистическим выводам И. Унт) из гуманных побуждений захотят вызвать интерес к учебе, а не опуститься до «программы-минимум». В реальной жизни (а мы рассматриваем именно неблагоприятные обстоятельства по замыслу книги) актуальным переживанием становится пессимизм и недоверие к культуре, раздающей высокие оценки за непонятные успехи. Такой паттерн вызывает естественное стремление дистанцироваться от системы в более примитивную среду, где воображение не трудится, а пассивно скользит либо следом за практикой, либо в форме пустой мечтательности путем непроизвольного течения ассоциаций, когда аутистическое исполнение желаний защищает от признания своей никчемности. И поскольку работа над внутренними смыслами поведения отрывается от общепринятых его значений (навязываемых взрослыми), такое отношение к жизни чаще всего рассматривается как простое упрямство. Хорошо, если кроме формалистов родителей и педагогов в окружении ребенка найдутся взрослые, умеющие работать с воображением вне установленных шаблонов. Дети охотно и прочно «прилепляются» к ним (нередко вызывая вполне понятную ревность родителей), что позволяет развиваться как бы по двум направлениям (для формы в школе и для души вне школы). Если такой возможности нет, вероятность появления защитной позиции аутсайдера, готового формально признать свою никчемность, заметно увеличивается.
Наиболее уязвимый возраст – отроческий, когда детской впечатлительности и хорошей памяти становится мало для успеха, а родители и учителя требуют все больше. Неизбежное снижение успеваемости, когда школьным оценкам придают больше значения, чем они этого заслуживают, порождает внутреннее сопротивление. А иногда и внешнее. В семье (особенно матерей-одиночек) назревает конфликт из-за того, что ребенка тянет на улицу, где все понятно и доступно наглядному мышлению, а прежняя зависимость от взрослых начинает слабеть в свете предстоящей эмансипации. И чем дольше родители не хотят перестраиваться и принимать своего ребенка таким, какой он есть, тем трещина становится все заметнее. Возможность обойтись без науки в ее школьном варианте слишком привлекательна, чтобы не перевесить семейные привязанности.
