– парадоксальные по отношению к моральным основам американской жизни и потому особенно обнажающие ту самую ее «неправильность». Поэтому Гэтсби становится едва ли не мистической фигурой, в нем есть что-то от козленка, которому некуда деваться, кроме как быть закланным во имя факта, как далеко зашла европейская цивилизация в Новом Свете в своих благородных и коррумпированных мечтах.
Из всех американских писателей Фитцджеральд наиболее странен. Его фраза совсем не похожа на линейно-лирическую фразу Хемингуэя. Она крутится и изворачивается, как тело человека-змеи в цирке, она создает в себе дыры, и через эти дыры проглядывает иногда символ, иногда претенциозность, а иногда иные миры. Фраза Фитцджеральда, как сам Гэтсби, который носит розовый костюм и про которого Дейзи говорит, что видит его на розовом облаке в небе. Фраза Фитцджеральда, как сам рассказчик Ник Каррауэй, который противоречив до неопределенности. Вся книга противоречива до неопределенности – в этом особенность ее эстетики. С чисто эстетической точки зрения Фитцджеральд напоминает мне Достоевского, и не только потому, что оба были неровные писатели, но и потому, что их проза состоит из удивительной смеси микронного реализма, тотальной иронии и откровенной сентиментальности.
Все начинается с названия романа. В ноябре 1924 года Фитцджеральд писал своему редактору: «Я решил сохранить название “Тримальхион из Западного Яйца”. Еще два названия, которые подходят, – это “Тримальхион” и “По дороге к Западному Яйцу”. Намечал еще два, “Золотошляпый Гэтсби” и “Высоко взлетающий влюбленный”, но они кажутся мне слишком облегченными»[2].
Мы теперь знаем, что в конце концов Фитцджеральд выбрал название «Под красным, белым и голубым» (цвета американского флага), но что его письмо к редактору запоздало, и тот пошел по «слишком облегченному» направлению. Фитцджеральд был явно на стороне названия иронично-символического, но сознавал ли он непроходимый разрыв между иронией и романтикой? То есть до какой степени цинический персонаж Петрония отменял малейший оттенок романтизма и, с другой стороны, до какой степени «Золотошляпый Гэтсби» противоречил идее цинизма? И если он действительно был на стороне иронии, почему он в самом начале романа дает такое описание своего героя: «Только Гэтсби, человек, именем которого названа эта книга, был здесь исключением. Нет, в конце концов Гэтсби оказался в порядке. Но все, что довлело над ним, вся эта нечистая пыль, которую завихряли вокруг него мелкие людские желания, способные только на секундную грусть и короткого дыхания восторги, вот к чему я потерял, по крайней мере на время, интерес».
