«Не дай мне Бог сойти с ума…» Александр Сергеевич Пушкин писал вовсе не потому, что боялся потерять разум:
Не дай мне Бог сойти с ума.
Нет, легче посох и сума;
Нет, легче труд и глад.
Не то, чтоб разумом моим
Я дорожил; не то, чтоб с ним
Расстаться был не рад:
Когда б оставили меня
На воле, как бы резво я
Пустился в темный лес!
Я пел бы в пламенном бреду,
Я забывался бы в чаду
Нестройных, чудных грез.
И я б заслушивался волн,
И я глядел бы, счастья полн
В пустые небеса;
И силен, волен был бы я,
Как вихорь, роющий поля,
Ломающий леса.
Да вот беда: сойди с ума,
И страшен будешь как чума,
Как раз тебя запрут,
Посадят на цепь дурака
И сквозь решетку как зверка
Дразнить тебя придут.
А ночью слышать буду я
Не голос яркий соловья,
Не шум глухой дубров –
А крик товарищей моих,
Да брань смотрителей ночных,
Да визг, да звон оков.
Почему, ах, почему Достоевский не поставил эпиграфом к «Бесам» вот это:
И я глядел бы, счастья полн, в пустые небеса.
Глава четвертая. Европа. Смерть романтического героя, каким мы его знали
А помните ваши рассказы о том, как Колумб открывал Америку и как все закричали: «Земля, земля!»… А помните, как вы мне описывали, как из Европы в Америку бедных эмигрантов перевозят? И все-то неправда, я потом узнала, как перевозят, но как он мне хорошо лгал тогда, Маврикий Николаевич, почти лучше правды!
«Бесы», глава третья
Я долгое время полагал лучшим американским романом «Моби Дик». Но капитан Ахав, одержимый внешней целью и внешней победой, – это несколько абстрактный, скорей всеевропейский герой с фаустовской динамической душой, как когда-то определил Освальд Шпенглер. «Великий Гэтсби» – дело другое. Гэтсби – это как если бы европейский еврейский люфтменш превратился в Америке в англосаксонского люфтменша, и дело с концом. И в этом превращении есть что-то не частное, но общее, то есть парадоксальное – и, как всегда с парадоксом, уводящее в иные глубины. Еврейский люфтменш – это еврей диаспоры, еврей, оторванный от своей земли еще со времен Рима и существующий между небом и землей в чуждом для него воздухе христианской цивилизации. Конечно, у него есть Библия, то есть культурная точка опоры, между тем как у Гэтсби и такой точки опоры нет. Можно сказать, что Гэтсби еще более искусственный герой, чем Раскольников у Достоевского, а между тем он, без сомнения, характерен для Америки. Не потому ли, что Америка – это своеобразная люфтстрана?
Насчет парадокса Америки прекрасно писал еще король парадоксалистов Честертон, сравнивая американскую конституцию с инквизицией в том смысле, что и та и другая основаны на «кредо», то есть что Америка – это страна, устроенная на придуманной идеологической формуле. То есть что англичанин – просто англичанин по рождению, так же как француз или немец, задумываться тут не над чем, национальности всех народов создавались сами по себе в течение веков. И потому никому не приходит в голову дикая идея «англизировать» французского ресторатора, даже если он живет в Англии десятки лет. Совсем не то в Америке, этой стране беженцев со всего мира: тут люди всегда считали своей моральной максимой (наподобие моральной максимы инквизиции) американизироваться и стать патриотами не земли, не нации как таковой, но американской конституции, и прежде всего американской Декларации независимости: «…все люди созданы равными и Создатель даровал им неотъемлемые права, среди которых право на жизнь, свободу и преследование счастья».
