В самом деле: почему некая уникальная культура (и возникшая на ее фундаменте величайшая цивилизация) должна начинаться на самой-самой высоте религиозной философии, создающей догму, и затем идти все дальше и дальше, уходя от догмы, становясь от нее все независимей и независимей, создавать при этом все более и более огромные пласты культуры, именуемые искусством и философией, но при этом следовать одному и тому же целеустремленному (целенаправленному) пути к идеалу, который, однако, парадоксально ведет все вниз и вниз от возвышающих обманов, по пути низких истин рационализма? Но я задам другой вопрос: какой смысл задавать подобные риторические вопросы? Есть вещи, лежащие за пределами области вопросов, вещи, которые возникли до любых вопросов и относятся к области априори, то есть области, где понятия существуют только как непроницаемые и таинственные данности.
Именно так должно быть осмыслено ДНК западноевропейской цивилизации, девизом которой становится непрерывное изменение, именуемое когда эволюцией, а когда прогрессом. Византия прекрасно могла существовать свои двенадцать-тринадцать веков без всякой эволюции, без всякого прогресса как в ее государственном устройстве, так и в ее мысли, вполне остающейся на уровне религиозной догматики. Конечно, всегда найдутся злорадные поклонники Запада, которые закричат, что оттого она и погибла, что не развивалась, но это пустой довод: все культуры и цивилизации родятся и рано или поздно умирают, и западная не будет исключением. Вот и Россия прожила семь веков с того времени, когда ее крестили, и не было у русской культуры, этой явной наследницы Византии, никакого желания эволюционировать, прогрессировать, развивать свои искусства и свою мысль за пределы православия и дохристианской традиции народного искусства. Пока не явился антихрист в образе Петра Великого и не произошло чудо, говорить о котором все равно что петь с надрывом романс Глинки или Чайковского. Со мной, жителем равнин, во взрослом возрасте произошло вот что: я ехал-ехал на Кавказ, и вдруг вместо линии горизонта передо мной возникла голубая миражная вертикальность с двойным снежным пиком наверху – это был Эльбрус. Примерно то же чувство охватывает меня, когда я оглядываюсь на всего лишь двести лет, во время которых возник и утвердился от соединения России с Западом миражный Эльбрус русской культуры.
Но!
Но в каждом случившемся с тобой чуде, как и в каждой пришедшей тебе на ум фантазии, всегда таится угроза неизбежности расплаты за них, и такая расплата всегда таилась в расщепленной надвое русской культурной ментальности, отличие которой от культурной ментальности Запада впервые так остро ощутил Чаадаев.
