) на Руси деревянных кукол. Действительно, такие размалеванные куклы благодаря грубой работе всегда выглядят, несмотря на яркость красок, так, что непонятно, уродливы они или красивы, и хотя впоследствии Хроникер скажет, что «на этот раз» Ставрогин показался ему безусловным красавцем, первое описание врезается в память читателя куда неизгладимей. Вот что нужно иметь в виду, когда задаешься целью разгадать внутреннее идейное содержание романа и, как следствие, его форму. Когда Достоевский говорил, что Ставрогин есть часть его самого, он должен был иметь в виду две вещи, одну общую и другую частную. Под общей вещью следует понимать то мгновенное (временн
ое) положение вещей не только внутри сюжетного развития романа, но и внутри вообще времен, когда роман создается. То есть положение вещей с ментальностью европейской и русской культур данного исторического момента времени. Внутри романа это положение проявляет себя через донкихотовский, комически переживший свое время романтизм Степана Трофимовича, косноязычную речь почвенника Шатова и потерю веры в любые высокие идеи антиромантического героя Ставрогина. И эта схема (идейная структура) соответствует «общему» ходу эволюции европейской культуры от обмана высоких фантазий в недавнем прошлом (от религии как «общей», а не приватной фантазии) к разумному рационализму в настоящем и тем более в будущем. В литературе: от Гюго к Бальзаку, от Бальзака к Золя.
Но тут следует вопрос, который Достоевский никогда не задавал осознанно, но очень непрямо задал в художественной форме в романе «Бесы»: а почему, собственно, времена должны обязательно меняться во времени? Я берусь утверждать, что – при всем его уме – Достоевский никогда не смог бы задать этот вопрос: он был для этого слишком – больше, чем все русские писатели вместе взятые – человеком европейской традиции. Вот парадокс Достоевского, который никогда не признают его националистические почитатели. Экзистенциальная философия, это уникальное создание западноевропейской ментальности, в котором Время становится частью Бытия, постороння другим культурам, даже если она благодаря мощному доминированию Запада в современном мире ложно и фальшиво становится их частью. Когда Хайдеггер написал свою книгу под шокирующим названием «Бытие и Время», он все равно остался тем, кем был всегда, не более чем умным профессором философии, толкователем и распространителем того, что открыли истинные мыслители – Достоевский (с неприязнью и страхом) и Ницше (со смелостью безумца).
