И все-таки несостоятельность образов Степана Трофимовича и Кириллова не идет в сравнение с несостоятельностью образа Шатова. Степан Трофимович и Кириллов выражают собой ложные с точки зрения Достоевского идеи – но уж никак не Шатов, которому отдана самая заветная и самая дорогая идея писателя. Конечно, это понятно, что Достоевский не мог изобразить человека, нащупавшего путь к национальному обновлению, каким-то блестящим победителем, но все-таки он мог хотя бы дать ему свою собственную речь, процитировать свои многочисленные записи на эту тему в «Дневнике писателя» и записных книжках. Вместо того Шатов выкрикивает доведенные до примитивной бессмысленности утверждения о разных у разных народов понятиях о добре и зле и богах и является читателю окарикатуренным образом почвенника.
Вот картина романа, которая стоит перед Достоевским. Вот перед ним революционеры-заговорщики с их общественно-политическим сюжетом и вот три персонажа, высмеивающих идеи, которыми он живет. Сколько воды утекло с тех пор, как он писал «Преступление и наказание»? Насколько тот роман был оптимистичней, насколько его главный герой, несмотря на свое нелепое преступление, был симпатичен, насколько благороден душой!
«Преступление и наказание» писалось в 1866 году, а «Бесы» создавались между 1870 и 1872 годами. Достоевский был писатель с обостренным чувством времени; когда он писал «Преступление и наказание», в европейской литературе еще царил Бальзак, а когда писал «Бесов», в европейской литературе уже расцветал Золя. Достоевский начал литературную деятельность с перевода «Евгении Гранде», Золя же ему – как и можно было бы ожидать – не нравился. Но, разумеется, дело не в «не нравился», а в том, что Достоевский видел, в какую сторону идет развитие европейской литературы – в ту же сторону, в которую шло развитие, если можно так выразиться, ментальности европейской цивилизации: все дальше от иррациональной стороны возвышающего обмана и в сторону рационализма низких истин. Называя Европу «безбожной», он не имел в виду, что в Европе нет больше верующих, – слишком подолгу он живал в Европе, чтобы не видеть, что там найдешь, вероятно, не меньше истинно верущих, чем в России. Но вера в Европе была в прежние века общим делом, а теперь стала глубоко частным, а Достоевскому важны были только общие, а не частные дела. Времена, когда религия была общекультурным делом в Европе, прошли, исчезли как дым, между тем как в России все-таки еще царили два великих писателя, Толстой и Достоевский, творчество которых было связано с христианской религией. И это тоже должно было, как говорится в одном пессимистическом анекдоте, пройти, а Достоевский должен был предвосхищать это, и нелучшим образом.
