Постоял озираясь. Решил отойти подальше. Вдруг сюда за чем-то придет лесничий или милиционер. Не хотелось, чтобы снова застали за этим занятием… Как будто вести записки дело постыдное. Он-то за это взялся, следуя традиции, все путешественники неукоснительно заносили события пути в тетрадь. Рокуэлл Кент и записи вел, и еще рисовал… Интересно, каким бы он изобразил это место? Зимовье в тумане, гольцы, снежник, корявые лиственницы.
О Кристине так ничего и не удалось узнать. Зато военком достал его и здесь, в горах. Свобода эта, конечно, ворованная. И, наверное, зря он сопротивляется. Все равно придется служить.
Шустов шел среди лиственниц, оглядывался на зимовье. Он уходил все дальше, отыскивая удобное место, какую-нибудь колоду, чтобы присесть, но что-то ничего не попадалось.
Андрейченко снова пробовал выйти на связь с Кругловым. Но безрезультатно.
– Куда они дошли? – спрашивал он сам себя. – До Харюзовых озер дошли или нет? Проклятый «Карат».
– Тут бы на вертушке полетать, – проговорил милиционер Никита, лежавший на нарах.
– А вот погода как будто ему в помощь, соответствующе, – откликнулся раздраженно Андрейченко.
– Кому? – вдруг спросил Семенов.
Андрейченко бросил на него удивленный взгляд.
– Тунгусу, кому ж еще… – И он снова посмотрел на милиционера. – А!.. Хм! Ну и этому… Оленьбельды.
Семенов хохотнул.
– Чё за погоняло?
Андрейченко рассказал, откуда такая кличка, уже подзабытая почему-то: лесник навострил лыжи еще по осени на Чару, к оленеводам, дал деру, бросив даже трудовую книжку, добрался до Улан-Удэ, спустил там все деньжата и недели через две вернулся, будто побитый пес. Директор, добрая душа, его снова принял, даже прогулы не записал. А тут еще есть лесник с Северного кордона, Толик-гармонист, он как раз из отпуска баян свой или аккордеон вез, взялся песенку этого нанайца Кола Бельды разучивать: «Увезу тебя я в тундру», – ну и пошло: Оленьбельды.
– У паренька в голове ветер, – заключил Андрейченко, оставляя «Карат» и беря пачку, вынимая папиросу и задумчиво постукивая ею по спичечному коробку. – Тут была одна бабенка… огневка, ну, рыжая, соответствующе. Из Ленинграда. Поработала, покрутила хвостом, да и упорхнула на свои проспекты. А этот Оленьбельды теперь вздыхает. Были у него планы, виды… Хех. Кому ты, мазурик, нужен? Этой огневки папа, по слухам, чуть ли не в Смольном работает. А он распустил слюни по подбородку.
Милиционер слушал с интересом.
– Так из-за нее и от армии косит? – спросил он.
