Песня Рахеро и другие баллады | страница 30



Без бороды на щеках.
Теперь же напрасны пытки,
Огонь бессилен твой, –
Из вереска эля тайна
Умрёт с моей душой[77]».

Примечание к «Вересковому элю»

Среди курьёзов человеческой природы эта легенда претендует на высокое место. Нет необходимости напоминать читателю, что пикты никогда не истреблялись, а и по сей день составляют значительную часть народа Шотландии, проживающую в восточной и центральной её части: от Фёрт-оф-Форт (Firth of Forth) или даже Ламмермура (Lammermoors) на юге до мыса Кейтнесс (Ord of Caithness) на севере. Неловкое предположение о бестолковом летописце, который хотел вдохновить людей на воображаемую ненависть к своим предкам, само по себе уже является странным: такое объяснение рождения этой дикой легенды не вызывает доверия. Но, может быть, ошибка летописца была чисто номинальной? И то, о чём он рассказал, в чём люди с готовностью убедили себя, как будто это о пиктах, было верным или отчасти верным, но для их предшественников, вероятно, саамов – дикарей, невысокого роста, с черными волосами, обитавших в землянках, возможно, также гнавших некий забытый самогон? Ознакомьтесь со «Сказками Западных Нагорий» мистера Кэмпбелла (Mr. Campbell’s «Tales of the West Highlands»).


Рождество в море[78]

Застыли шкоты[79] твёрдым льдом и руки рвут ножом,
Едва стоит моряк столбом, ведь палуба – катком,
Норд-вест[80] на нас с морей пришёл и яростно шквалит,
Волна терзает шумно брег, и лишь скала стоит.
Прибой нам в уши рокотал весь день и среди тьмы,
Но вот рассвет лишь чуть настал, и страх познали мы,
Мы вышли все наверх в аврал[81], крича себе сквозь шторм
И грота-топсель[82] раскатав, смотрели, будет что.
Весь день с утра меняли галс[83] и курс – то Зюйд, то Норд,
Весь день тянули мёрзлый шкот, не двигаясь вперёд,
Весь день сквозь боль, и страх, и соль, и холод до кальсон,
Весь день за жизнь свою и роль крутились меж сторон[84].
Страшились южной стороны, где волн поток ревел[85],
Но каждый новый оверштаг[86] влёк в северный предел,
Уже мы видели дома, где скалы бьёт прибой,
На вышке – стражника морей[87] с подзорною трубой.
И снег лежал на крышах бел, как пена волн морских,
И красен жаркий был огонь из всех печей людских,
Сияли окна хрусталём, и дым из труб валил,
И ощущался вкус еды, пока корабль наш плыл.
И радость звон колоколов от местной церкви нёс,
Ведь одну важную деталь я всё ж не произнёс:
Что этот день нашей беды был Рождеством Святым,
А дом над стражника постом был домом мне родным.