Матрас посмотрел на меня благодарно, и я порадовался, что у меня есть такой замечательный друг.
Дед откашлялся, приготовляясь к излишнесловию. Он потряс головой, вытряхивая из ушей остатки вчерашнего сна. Поморгал, устаканивая внутреннюю картинку. Пару раз хрюкнул, отгоняя самые лишние воспоминания. Топнул ножкой, приноравливаясь к силе тяжести. Потом топнул второй, потому что их у него две. Наконец, он набрал полные легкие воздуха, и стал извиняться, как большой артист.
– Я не Дюма, Александр-отец, – извинился дед, – но постараюсь.
– А мы читали «Трех мушкетеров»! – крикнул Матрас, – Мы же читали, да, Серый?
– Читали, – подтвердил я.
– Отца-то и мы читали, – сказал дед, – Но потом то ли он исписался, то ли я исчитался… а также иссмотрелся, изгулялся и излюбился, что самое тусклое.
– Ты после Дюма потускнел, да, дедушка? – посочувствовал Матрас.
– Нет, – сказал дед, – потускнел я раньше. Можно сказать, что я родился тусклым, а Дюма наоборот, старался меня сделать ярче.
Я представил, как Александр Дюма трет старый чайник, чтобы тот заблестел. А вместо чайника натирает нам деда, как Хоттабыча. Ох уж этот волшебник Дюма!
Дед приподнялся, протянул руку и взял узелок со стола. Я даже не замечал, что узелок был не внутри дедовой груди, как раньше. Наверное, нам с Матрасом можно было уже доверять.
– Вам можно доверять, ребята, – сказал дед, – В этом узелке вся моя жизнь. Хотите взглянуть? Мне это поможет красочно развернуть рассказ. Вы это… вы уж простите, что я с вами по-взрослому, я не умею с детьми разговаривать.
– Спасибо, дедушка, – сказал я, – Мы правда рады, что ты не умеешь. Разворачивай, как можешь.
– Вот бы так в школе, – Матрас мечтательно улыбнулся кухонному потолку, – Тебе рады за то, что ты не умеешь…
– Зато я искренний, – сказал дед, – Надеюсь, это компенсирует, хотя бы частично, отсутствие опыта общения с подрастающим поколением.
Он ловко развязал узел на узелке, потом повторил это еще раз восемь. Узелок, разворачиваясь, как спасательный плот на воде, постепенно терял форму шара. Так земной глобус, ложась на плоскость и превращаясь в карту, теряет пропорции, зато становится обозрим даже наскоро брошенным взглядом. Размотавшись, узелок открыл кучку мелких сокровищ, упрятанных в тряпичные недра. Это была дедова прежняя жизнь.
Как известно, слона едят по частям. Не пытаясь единомоментно постичь тайну дедовой прежнести, я взял в ручки какой-то флакончик. Разумеется, я перед этим вежливо испросил взглядом дедушкино разрешение, и дед мне ответил согласным кивком.
