Дед задумался. Верить малышу с ходу у него пока не получалось. Мы чуток помолчали: деду нужно было время подумать.
– Это они вроде как конкурентов убирают, ну молодцы! – восхитился дед, подумав и согласившись, – А ты и впрямь паренек непростой, Сережка. И насчет Вадима ты прав. Мало ли чего у человека в душе. Мама говорила, что его тоже помотало по необъятной.
– По чему помотало? – не понял я.
– По необъятной – объяснил дед, – Песня такая была, про то, что наша страна необъятная. «Человек проходит, как хозяин, необъятной Родины своей».
– Я этого слова не знаю, «необъятной», – признался я, и что-то щелкнуло в голове.
– Необъятной, это означает, что её нельзя объять, то есть обнять, – пояснил дед, – Такая она большая.
Но я уже почти не слушал его, меня крайне заинтересовало, что там у меня щелкнуло.
– Что ж вы её не обнимаете, – сказал я рассеянно, разговор поддержать, – Может, она потому и необъятная, что вы её не обнимаете. Может, вы просто не пробовали её обнимать – мало ли, что большая.
– Это точно, – кивнул дед, – мы потому ее и профукали, что не обнимали.
Не знаю, чего там они профукали. Мы вот с мамой тоже трёшку профукали после смерти папы. Не то, чтобы профукали, просто не потянули, обменяли на двушку. Мы же тогда не знали, что к нам приблудится наш чудный дед.
Чудное в нем то, что он говорит со мной, как мама, то есть – как со взрослым. И меня это так расплавило, размурлыкало до полной неги, что я впервые в жизни не записал непонятное слово, а сразу спросил, что оно значит. Необъятная…
Такого раньше не было, раньше я вроде как стеснялся. А сейчас будто показатель взрослости еще на одно деление провернулся.
Вот именно это у меня в голове и щелкнуло.
Я давно понял, что человек взрослеет щелчками. Иногда жизнь по носу щелкает, иногда шерстяной свитер по пальцам статическим электричеством. Иногда человек сам щелкает семечки, пока замечание не сделают, что мусорит у подъезда. Но последнее не про меня, я семечки не люблю. Да это и не умно: ведь тогда семечки взрослеют, а не ты.
Когда меня необъятно щелкнуло, и я понял, что дед мне теперь первый друг после мамы, то отдавать его геростратам вообще стало никак. В смысле, никак не отдавать.
– Дед, – попросил я, – давай сделаем так, чтобы тебе у нас стало хорошо. Настолько хорошо, чтобы ты не захотел от нас уходить, даже если геростраты тебя за уши тащить станут.
Я сидел на кровати, как не положено в рабочее время. Дед занял мое кресло за моим письменным столом, и мои собственные уши горели от счастья, что я могу своему деду уступить стул. Вломись сейчас в нашу комнату ювеналы, да схвати меня за уши… Я аккуратно потрогал правое ухо – огонь! Дед смотрел на меня с улыбкой, полуобернувшись влево. Кажется, он догадывался, что мы уже семья. Но я ему пока об этом не говорил, чтобы не спугнуть, мало ли что.
