Через двенадцать секунд медитативного созерцания дверей позади меня зашуршало. Это могло быть с помойки, поэтому я не стал поначалу оборачиваться. Но мальчишеские инстинкты победили, и я осторожно, будто это меня не касается и вообще это не я, начал оборачиваться.
Возле дома стоял полицейский микроавтобус. Это он шелестел, сбавляя ход возле меня.
Почему-то я вспомнил всё:
– как стёр двойку в дневнике, причем настолько неумело, что сквозь дыру была видна следующая пятница;
– как мне было пять лет, и Фатима в детском садике описалась, лужа текла вдоль щели в паркете через всю группу, а я сидел на полу, обездвиженный от страха, и собрался с духом, чтобы сбежать, только когда поток был уже в полуметре от меня;
– как нечаянно разбил пробирку, и затолкал осколки под стол, а потом зачем-то сказал вслух: «Что я сделал, я же пробирку разбил». Всю жизнь задаю себе вопрос – зачем я сказал вслух те слова, и кому? Рядом никого не было, чтобы слышать;
– как соседский пёс Тишка поднял лапой щеколду на калитке и побежал ко мне целоваться, но мне было всего семь лет, и я не хотел ещё целоваться даже с собаками, и поэтому побежал прочь от Тишки, который обиделся и рванул следом, и мы неслись до тех пор, пока я не скрылся в нашем дворе и через забор показал Тишке язык. Тишка обиделся, и ушел нецелованный.
Я всё это вспомнил, и потом ещё вспомнил, что по крайней мере сегодня я ничего не разбил, и вообще я психолог, а не бандит. И эти государевы люди не псы Тишки, которые хотят со мною побегать. Надеюсь, и целоваться они не собираются, на помойке.
Экстремальные люди говорят, что очень помогает в такой ситуации позвать себя. Буквально позвать: «Серёжа, ты где? Я здесь». Успокаивает нервишки, знаете ли. Я позвал себя, и мы вместе стали смотреть, что же сейчас будет происходить.
Из-за руля полицейского микроавтобусика выбрался увесистый полицейский. Не толстый, а именно увесистый, плотный. По мне, так это самые правильные габариты для полицейских, потому что закон должен внушать уважение хотя бы своими формами. Второй полицейский остался в машине сторожить государственную собственность. Примечательно, что собственность продолжала работать, мотор не глушили на всякий случай. Выбравшийся на свежий воздух габаритный полицейский захлопнул дверцу и побежал на помойку, пригибаясь, как партизан с гранатой.
А мне стало ревниво, что не ко мне побежал. Столь явное предпочтение обижает, не правда ли? Добежав до помойки, полицейский прыгнул в кучу, и принялся её ворошить. Я присмотрелся.
