Меня беспокоит этот скрип, который издает диван. И тут я слышу маму:
– Что там такое внизу?
– ПРОС-ТО ДЖОН-ТИ… – кричит Карен.
– Отправь его наверх! Отправь его ко мне!
– ХО-РОШО… ОДНУ МИНУТУ!
– ДА ЧЕМ ВЫ ТАМ ЗАНИМАЕТЕСЬ!?
Карен начинает краснеть, как это делают многие девушки, когда они уже готовы пересечь финишную черту, как всегда называла это Джинти. «Не останавливайся, Джонти, пока я не пересеку гребаную финишную черту», – говорила она. Иногда Джинти говорит плохие слова. Мне самому такое не по душе, но еще хуже, когда так разговаривают девушки, точно, от этого одни неприятности. Но обычно я отвечал: «Да, Джинти, хорошо, да, ага, ага…» Но сейчас я с Карен, и она издает протяжный, громкий и визгливый звук. Да, вот такой звук. Да уж. Точняк. А затем наступает тишина. Даже мама перестала кричать. Карен шепчет мне на ухо:
– Папа делал это со мной. Настоящий папа Генри, не Билли Маккей, он никогда ко мне не прикасался. Помнишь, как он вернулся в тот раз, папа Генри? Мне было лет двенадцать. Он делал это у меня в спальне, Джонти, поднимался посреди ночи. Он сказал, что не может больше с ней спать. Сказал, что теперь я женщина, потому что хожу в большую школу. Даже если я и не была женщиной, то с ним я почувствовала себя ею.
– Точняк… – говорю я, но ведь это неправильно, все это, все неправильно. Я чувствую, как что-то внутри меня страшно напрягается, ужасно напрягается, это не то умиротворенное ощущение, которое появляется, когда ты выпустил всю мерзость из затвердевшей шишки.
А Карен продолжает:
– Она была ему противна, он сам мне сказал, – говорит она и строит нехорошую гримасу, такая появляется на лице у всех в «Пабе без названия», когда они сердятся. – Вот почему он ушел в первый раз, а затем снова, уже после того, как вернулся!
Она смотрит наверх, на мою маму, тем взглядом, который я называю недобросердечным, как будто это мама во всем виновата. Но это неправда. Точняк. Потому что виноват он. Этот Генри Лоусон. Точняк. Затем Карен снова понижает голос так, что, даже по-прежнему сидя рядом с ней на диване, мне приходится напрягать слух, чтобы ее услышать.
– Он пробирался ко мне в комнату. Когда мы этим занимались, он засовывал мне в рот свой носок. Он говорил, что это было нужно на тот случай, если я издам какой-нибудь звук, но я едва могла дышать; думаю, что это просто сильнее его возбуждало… – Глаза Карен плотно сжимаются, а затем она открывает их снова.
Мне все это не нравится, теперь я чувствую себя совсем грязным.
