— Как насчёт мести?
— Никак. Версию отработали — ничего. И потом, чтобы так мстить, нужно совсем с катушек съехать.
— Как именно? Что он ещё с ней делал? Бил, насиловал?
— Нет. Пальцем не тронул. Даже все удобства, гад, создал, — горько усмехнулся Орлов. — В холодильнике полно еды, увидишь потом на записи, а дверь справа ведёт, вероятно, в душ и туалет.
— Тогда что же на остальных дисках? — Громов не скрывал удивления.
— То, что ты уже слышал, только в разных вариациях. Приплёл туда и родственников, и подруг, и учителей.
— Все десять дней?
— Да.
— И… как же она умерла?
Орлов помрачнел. Потянувшись к мышке, свернул ненавистное видео, против воли притягивающее взгляд, и неохотно ответил:
— На девятый день, когда девочка спала, он принёс и поставил на стол стакан со снотворным (камера на пару минут отключалась — на видео этого нет). А потом просто предлагал ей без боли и страданий уйти из мира, где она никому не нужна. Вот Ульяна и не выдержала — следующим утром, едва проснувшись, выпила смертельный раствор.
Голос старшего лейтенанта звучал по-прежнему сухо, а перед глазами до сих пор стояла жуткая картина — абсолютно пустой, безжизненный взгляд детских глаз и рука, уверенно поднимающая стакан с чем-то прозрачным. А потом малышка понуро поплелась к кровати, устроилась поудобнее, словно отходя к обычному сну, и закрыла глаза… навсегда. На следующий день её тело нашли в одной из придорожных лесополос.
— Я не понял, — разрушил вязь горьких воспоминаний недоверчивый голос Громова. — Он её не бил, не угрожал, не принуждал под дулом пистолета, а она добровольно выпила отраву? Сама?!
Орлов не смог сдержать раздражения:
— Да, сама! Что тут непонятного?! Она — ребёнок с ещё несформировавшейся психикой и вдруг такое сумасшедшее давление! Любовь родителей в этом возрасте — необходимое условие нормального существования, если в ней нет уверенности, мир ребёнка рушится!
— Да ладно, тогда всем детдомовским впору перетравиться, — скептически хмыкнул Громов. — Нет, правда, он больше ничего с ней не делал? Всего лишь байки травил?
Константин смерил коллегу тяжёлым взглядом, в который раз поражаясь его пуленепробиваемой чёрствости и извращённому цинизму. Нет, он давно свыкся с мыслью, что у некоторых вместо души банкомат, а сердце — не более чем мышечный орган, перекачивающий кровь, но как могут не трогать муки невинного ребёнка?!
— А ты послушай эти байки внимательно, умник! Там кто угодно отравиться захочет! Он же натуральный псих! Хорошо если на одной жертве остановится!
